— Ты меня разбудил.
— Не беда! Уже поздно. Ты же сама говорила, что утром придет Женя, — невозмутимо ответил он, продолжая работать.
— Ой! Перестань скрипеть! У меня зубы заболели.
— Сейчас… Какие-то вы, девчонки, недотроги, — проворчал он, кончая пилить.
— Пря чем тут девчонки? Ты посмотри, как бедный Трюк воет.
— Это он поет.
— Действительно! Запоешь тут…
— Конечно, поет. Вот послушай, как он уже умеет. Водя маленьким напильником о железную планку,
Петя начал извлекать тонкие скребущие звуки, уговаривая при этом щенка:
— Спой, Трюк! Ну, спой немножко.
Не понимая, чего от него хотят, щенок помахивал хвостом и вопросительно смотрел на мальчика. Затем на него напала зевота, и, наконец, не выдержав, он поднял голову и протяжно завыл.
— Во! Молодец! Слышишь, как поет? Тенор!
— Не мучай ты его! Хорошее пение, нечего сказать!
Откинув одеяло, Светлана соскочила на пол и быстро начала одеваться. Вся ее одежда, вплоть до ботинок, лежала сейчас на тумбочке. Почему-то Трюк особенно настойчиво охотился за ее вещами. Стоило Светлане что-нибудь забыть или положить на стул, как вещь моментально исчезала. Место, куда щенок таскал и прятал разные тряпки, чулки, ботинки, щетку, кости, недоеденный хлеб, он облюбовал под кроватью Светланы. Там было чисто, не пахло железом, машинным маслом или бензином. Трюк явно не любил техники и поэтому даже спать предпочитал подальше от своего хозяина, чем сильно огорчал мальчика.
— Петушок, а ты гулял с ним? — спросила Светлана, глядя на сидевшего возле нее щенка.
— Ясно, гулял.
За последний месяц Трюк сильно подрос и изменился. Уши его стояли торчком, хвост сделался пушистым, заворачивался колечком на спину. По определению Игоря, это была чистокровная лайка.
Потрепав щенка по шее, Светлана отправилась на кухню.
Бодрое, приподнятое и удивительно приятное состояние, связанное с ожиданием чего-то большого, не покидало девушку все эти дни, и она с нетерпением ждала субботы. Каждое утро, подметая пол или моя посуду, она старалась представить, как произойдет их встреча с Алешей и о чем они будут говорить. Иногда это выходило естественно и просто, но иногда ей казалось, что она смутится, растеряется и непременно скажет какую-нибудь глупость. От такой мысли она приходила в ужас и долго не могла успокоиться.
Раньше Светлана никогда не думала о медали. Училась хорошо потому, что хотела учиться, потому, что хорошие отметки были самой приятны и радовали мать. После Алешиного письма ей очень захотелось получить медаль: она так ясно представляла себе выражение Алешиного лица, когда она скажет ему о медали.
Женя пришла раньше, чем обещала. Светлана была еще занята на кухне, и дверь открыл Петя.
— Ты что это творишь? — спросила она, проходя в комнату.
— Много будешь знать, скоро состаришься, — пробубнил мальчик.
— Нет, серьезно! Опять приемник?
— Ну что я тебе буду объяснять? Все равно же ты ничего не понимаешь! — отмахнулся он, не отрываясь от работы. — Ну, приемник!
— Собственной конструкции?
— Не твоей же…
— По-моему, ты больше ломаешь, чем монтируешь! Петя презрительно фыркнул. Во Дворце пионеров была намечена техническая выставка, и мальчик решил удивить всех радиолюбителей. Задуманный им приемник должен быть круглый, как маленький бочонок. Но это не главное. Фокус заключался в том, что бочонок будет вращаться и тем самым настраиваться на разные волны. Изобретение свое он держал в страшной тайне, а поэтому и не хотел говорить с Женей. Кроме того, он глубоко презирал всех, кто считал, что приемники существуют для слушания каких-то концертов. Интерес в том, чтобы делать их, монтировать, изобретать новые схемы. По мнению Пети, передачи в эфире существовали только для того, чтобы проверять вновь построенные приемники. Пришла Светлана и со смехом показала руки:
— Смотри, Женя!
— Что, мозоли? А у меня! — сказала подруга, протянув свои руки. — Вот эта лопнула и болит…
— Подумаешь, чем хвастают, — проворчал Петя. — Мозоли! Я себе даже все руки порезал, и то не хвастаюсь. У меня даже на ноге есть мозоль.
— От работы? — спросила Женя.
— От лыжной вылазки, — ответил он и снова принялся пилить железо.
— Подожди ты, Петушок! — взмолилась Светлана, зажимая уши. — Сейчас я уйду и тогда пили, сколько влезет.
— Не понимаю, что тебе не нравится? — удивился мальчик. — Только поскорей уходи, а то мне некогда!
Он демонстративно сложил руки на коленях, ожидая, пока сестра позавтракает и уйдет из дома.
Кате поставили телефон. Вчера вечером она пришла с завода домой усталая и не сразу его заметила. Отец с матерью молча переглядывались, пока она обедала, и ничего ей не говорили. И вдруг телефон зазвонил. От неожиданности Катя поперхнулась супом.
— Телефон!
Он стоял на тумбочке, черный, гладкий, с диском посредине, с трубкой… и главное, звонил.
— Ну, что ты рот разинула! Иди слушай, — сказал Михаил Фомич. — Кто там еще названивает…
Катя сняла трубку и осторожно поднесла к уху. Говорить по телефону ей приходилось не раз, но то были чужие, а это свой.
— Я у телефона!
Послышался щелчок, затем женский голос:
— Это Ксана?
— Нет.
— А кто?
— А куда вы звоните? — спросила Катя.
— Позовите, пожалуйста, Ксану.
— Такой здесь нет.
— Какой это номер?
Катя зажала рукой мембрану и спросила отца:
— Папа, какой у нас номер?
— Там на бумажке записано.
Катя не стала искать бумажку. Ей хотелось сказать еще несколько слов и послушать громкий, ясный ответ.
— Гражданка вы, наверно, не туда попали.
— Я набирала правильно — два, шестнадцать, тридцать три.
— Ну, а такой здесь нет.
Послышалась неразборчивая фраза и короткие гудки. Катя с сияющим лицом повесила трубку, вернулась к столу.
— Вот видишь, как хорошо, когда есть телефон! — сказала она, расплываясь в улыбке.
— Пока ничего хорошего не вижу, — усмехнулся отец. — Даже пообедать спокойно нельзя.
Поев, Катя принялась «осваивать» телефон. Первым делом, она научила мать узнавать время. Услышав, что сейчас «восемнадцать часов двадцать четыре минуты», Дарья Степановна сказала «спасибо».
— Кому ты спасибо-то говоришь? Это же не человек, а механизм работает, — сообщил отец.
— Как не человек? Мужчина какой-то сказал.
