Кончился перерыв на обед. Детей заметно прибавилось и в помещении и на пустыре. Соскучившиеся за лето друг по другу, школьники словно с цепи сорвались. Суетятся, бегают с места на место, затевают игры. Кое-кто из вновь прибывших и еще не разобравшихся в том, что происходит в школе, стоят группами в сторонке и, переговариваясь, наблюдают. Другие бродят по зданию, не зная, к чему приложить свои силы.

Мальчики быстрее находят дело по душе и «оседают», главным образом, на пустыре строить собственный стадион хочется чуть ли не всем.

Девочки не так решительны, и прежде чем взяться за работу, расспрашивают, думают и сомневаются.

Игры и шалости иногда кончаются не совсем весело. Вот кто-то подставил ножку пробегавшему мимо мальчику, и тот растянулся на земле, и не только перемазался, но и поставил на лбу шишку. В другом месте устроили «кучу малу».

Кто-то из маляров не может пропустить мимо проходящих или любопытных, чтобы незаметно не мазнуть белилами… Наконец, виновника обнаружили.

— Вот, Константин Семенович… этот тип безобразничает. Всех перемазал! — пожаловался Артем Китаев, притащив за шиворот испачканного краской худенького востроносого пятиклассника.

— А зачем вы его держите, Китаев?

— Чтобы не удрал.

— Куда же он удерет? Отпустите. А вы хорошо знаете, что это он?

— Ну конечно хорошо, Константин Семенович. Сначала мы не понимали, в чем дело! Как только спустится кто-нибудь вниз, обязательно приходит перемазанный. У кого спина, у кого брюки, у девочек юбки… У меня рукав. Ну мы и стали следить за малярами. Остальные ребята как ребята, стараются работать, а этот спины больше красит, чем парты… Он вообще очень вредный!

— Как ваша фамилия? — спросил Константин Семенович пойманного мальчика.

— Сутягин, — пробормотал обвиняемый, не поднимая глаз.

— Вот и фамилия у него… — начал Китаев, но Константин Семенович предупреждающе поднял руку.

— Что вы скажете в свое оправдание, Сутягин? — спросил он. — Зачем вы это делали?

Мальчик поднял глаза на директора, но, встретив суровый взгляд, снова опустил голову.

— Понимаю! Сказать вам нечего. Идемте со мной.

Поднявшись на второй этаж, где в коридоре красили парты, Константин Семенович остановился. Увидев директора с Сутягиным и Китаевым, ребята прекратили работу и вопросительно уставились на пришедших.

— Хорошо! — похвалил Константин Семенович, полюбовавшись на ярко блестевшие парты. — Молодцы! Кто красил эту парту?

— Я! — отозвался один из мальчиков.

— Нет, эту я красил! — сейчас же возразил второй.

— Да нет! Мы отодвинули твою. Вот она!

— Ну что ты говоришь! Я же помню, на крышке вырезаны буквы…

— Довольно спорить, товарищи! — остановил распрю Константин Семенович. — Обезличка у вас, Я думаю, что нужно будет сделать так… Вот здесь, внизу парты, с левой стороны, каждый красивший ее должен ставить свои инициалы. Если кто-нибудь захочет, может рисовать знак — свое клеймо.

— А зачем?

— А затем, — с улыбкой сказал директор, — чтобы все знали, кто красил парту.

— Можно я им объясню, Константин Семенович? — попросил Китаев. — На примерах с полотнами художников…

— Чуть позднее объясните… Товарищи, в какой бригаде работал Сутягин?

— В нашей! У нас! — сразу раздалось несколько голосов.

— Теперь послушайте и запомните то, что я вам скажу. Это касается всех, — Константин Семенович оглядел ребят и, убедившись, что все слушают его, продолжал: — Бригада — это коллектив, а в коллективе действует основной закон: один за всех и все за одного. Все вы прекрасно знаете, что такое хорошо и что такое плохо. Сутягин нашел себе плохое развлечение, но отвечать за это должна вся бригада. Я очень не люблю наказывать и поэтому на первый раз — предупреждаю: если что-либо такое еще повторится, то бригада будет отстранена от работы. Запомнили?

— А можно вопрос? — спросил большеглазый мальчик в синем, не по росту широком, очевидно материнском халате.

— Можно.

— А как узнать, что такое хорошо и что плохо?

Взрыв смеха был ответом на эти слова.

— А чего вы гогочете? — обиделся мальчик, оглядываясь по сторонам. — Откуда я знаю… Я же совсем про другое. Я не про Валерку спрашиваю.

Константин Семенович не смеялся; когда шум прекратился, он серьезно ответил:

— Они не поняли вашего вопроса, оттого и смеются. Действительно, иногда трудно бывает сказать, хороший это поступок или плохой. А как же всё-таки узнать? Лучше всего примерять на себя. Сутягин мазал краской тех, кто мимо проходил. Подумаем! Хотелось бы мне, чтобы он и меня мазнул? Сутягин! — обратился Константин Семенович к виновнику. — Вам хочется, чтобы вас вымазали краской? Ну? Отвечайте.

— Нет, — мрачно ответил мальчик.

— Видите! Сам он не хочет. Вот это и есть плохо. Получается правило: не делай другим того, чего не хочешь себе. Давайте установим это правило для нашей школы… Надеюсь, теперь всё ясно?.. Еще одно! Запомните, пожалуйста, что я никогда не предупреждаю дважды.

Директор ушел, а ребята так и не поняли, сердился он или говорил просто так, для порядка.

Странное впечатление произвел на них этот разговор. И не потому, что Константин Семенович высказал какие-то поразившие всех мысли. Всё, о чем он говорил, школьники слышали и раньше. Правда, не теми словами и не по такому поводу. «Все за одного и один за всех» — да кто же из школьников этого не знает? «Примерка на себя» — и это не новость. Дело было в другом. Странным и необычным был самый тон, каким директор разговаривал с ними. Тон этот был такой, словно они, школьники, — не «шпингалеты», а взрослые люди.

— Во! Слышали, мастера? — серьезно сказал Китаев. — Примеряйте на себя. Если впору — хорошо, если лопнет по швам — значит плохо!

— Вот именно! Чаще так и будет.