печально известного ГУЛАГа.

И все же его бульдожья хватка в том, что касалось дела, вскоре взяла свое. Перспективный чекист был направлен не куда-нибудь, а в Главное управление государственной безопасности. Но жизнь – как качели: через год активной работы Абакумов едва сам не загремел по статье «измена». Две короткие встречи в деловом клубе Москвы с некими дамами, одна из них, Наушиц, была гражданкой Германии, а вторая, Матисон, и вовсе по тем временам тянула на прокаженную: ее первого мужа не так давно расстреляли за контрреволюционную деятельность, а второй проживал за границей, в руках опытного следователя запросто могли привести к «вышке». Но наверху не стали раздувать дело и на время положили компромат под «сукно».

В роковом тридцать седьмом Абакумов благополучно избежал кровавой косы репрессий, но в следующем, тридцать восьмом, едва не поплатился головой за свою сверхбдительность. Во время командировки в Ростовскую область ему случайно попалась на глаза папка с делом о «вредителях», которое начальник управления майор Гречухин, видимо прикрывая кого-то из своих, по-тихому сплавил в архив.

В тот же день между Гречухиным и Абакумовым состоялся «большой разговор». Гречухин грозился стереть в порошок «молокососа, высасывающего из пальца то, чего нет», но лейтенант проявил принципиальность. Не успел он возвратиться в Москву и доложить об окопавшихся в органах «врагах народа», как из Ростова в наркомат прикатила «телега». В ней его обвиняли в шельмовании «преданных партии кадров» и попытках «раздуть дело».

«Телега» с грохотом покаталась по всем этажам Лубянки и остановилась в кабинете всесильного Берии. Берия стал наркомом в тридцать восьмом, после разоблачения «врага народа» Николая Ежова, в «ежовых рукавицах» которого четыре года задыхалась и стонала вся страна. Лаврентий Павлович быстро разобрался в деле и нашел, где собака зарыта. В Ростов направили очередную комиссию, и управление НКВД по Ростовской области почти в полном составе переместилось во внутреннюю тюрьму.

Инициативность молодого сотрудника была оценена по достоинству. Едва рассеялся пороховой дым в подвалах ростовского управления, как в кресло его руководителя сел не кто-нибудь, а лейтенант Абакумов. Через двадцать три дня после назначения, 28 декабря 1938 года, он получил звание капитана государственной безопасности.

С приходом Абакумова борьба с «врагами народа» развернулась в полную силу. «Черные воронки» днем и ночью сновали по Ростову, следователи не успевали шить дела на «своевременно выявленных» вредителей и террористов. Под твердой рукой нового начальника управление быстро вышло в передовые. 26 апреля 1940 года на широкой груди Абакумова засиял орден Красного Знамени.

В наркомате ставки молодого начальника быстро росли, сам Лаврентий Павлович положил на него глаз. Абакумов мог без суеты и шума «организовать дело», нюхом улавливая «нужный результат», а самое главное – как цепной пес был предан хозяину.

И ценил это не только Берия, но и Большой Хозяин. 25 февраля 1941 года Абакумов был назначен на должность заместителя наркома внутренних дел. В начале войны, когда у села Исаковцы, что под Киевом, наполовину опальный Михеев, вместе со своими особистами прикрывая отход командующего Юго-Западным фронтом генерала Михаила Кирпоноса, погиб, Сталин без колебаний назначил Абакумова на должность начальника Управления Особых отделов НКВД СССР.

В своем выборе он не ошибся: за несколько месяцев тот сумел укомплектовать сильно поредевшие ряды особистов, железной рукой навести в них порядок и организовать отлаженную, результативную работу. Только за август и сентябрь 1941 года были выявлены, арестованы и ликвидированы 397 вражеских агентов и пресечена измена ряда командиров.

С информацией, полученной от Каймадо, Абакумову предстояло очередное испытание. Он хорошо осознавал цену предстоящего доклада на самом верху и клял себя в душе, что поспешил вылезти с ним наверх, минуя Берию. Нарком находился в командировке, и Абакумов успокаивал себя тем, что до поездки в Кремль успеет с ним связаться. Но сегодня ему явно не везло, не прошло и десяти минут после разговора с Поскребышевым, как снова зазвонил ВЧ-телефон.

– Виктор Семенович, вам назначено на двадцать два десять! – сообщил секретарь.

– Спасибо! – глухо произнес Абакумов и невольно поежился: в запасе оставалось чуть больше часа. Он еще раз внимательно перечитал протокол допроса Каймадо и свою докладную. Несколько досадных опечаток в тексте вызвали болезненную гримасу, но времени исправлять уже не оставалось, поэтому, положившись на удачу, он сложил бумаги в папку, вызвал машину и, не дожидаясь доклада дежурного о ее прибытии, спустился вниз.

Зажатый со всех сторон серыми стенами внутренний двор напоминал глубокий колодец, над которым высился пятачок затянутого тучами неба. Абакумов поежился, его мысленный доклад Сталину прервало легкое шуршание покрышек. Водитель предупредительно распахнул дверцу, и он с трудом втиснулся в машину, не рассчитанную на его богатырские габариты.

– В Кремль! – прозвучал короткий приказ.

Массивные металлические створки ворот распахнулись, и тяжелый «ЗиС» выкатился на пустынную площадь. Москва, погруженная в светомаскировку, напоминала призрак. Вышколенный водитель, прекрасно разбиравшийся в кремлевской иерархии, остановил машину на дальней от Спасских ворот стоянке. Оставшиеся метры начальник военной контрразведки преодолевал пешком. После проверки документов он поднялся по мраморным ступенькам в подъезд и по пустынному коридору зашагал в приемную.

На входе дежурный привычно принял у него пистолет и положил в сейф, затем проверил папку и только потом отступил в сторону.

В приемной царила тишина, которую нарушал лишь мягкий шорох больших напольных часов. Мягкий зеленоватый свет настольной лампы отбрасывал на стены причудливые тени. За большим двухтумбовым столом, чем-то напоминая сельского бухгалтера, поскрипывал пером Поскребышев. Он буднично кивнул Абакумову крупной лысой головой, мельком задержался на его лице и снова уткнулся в бумаги.

Абакумов не решился присесть, неловко переминаясь с ноги на ногу, он бросал взволнованные взгляды на часы. Стрелки не торопясь ползли по циферблату, большая подбиралась к десяти, когда на столе тихо тренькнул звонок. Поскребышев поднял голову и предупредил:

– Виктор Семенович, у вас семь минут.

Абакумов, сжав в руке папку так, что побелели костяшки пальцев, осторожно открыл дверь в тамбур.

Из кабинета пахнуло запахом дорогого табака, после полумрака приемной яркий свет на миг ослепил глаза. Вождь сидел за письменным столом и что-то читал.

– Здравия желаю, товарищ Сталин! – громко поздоровался Абакумов.

Сталин поднял голову и долгим изучающим взглядом посмотрел на вошедшего. Этот новый выдвиженец запомнился ему по делу Павла Рычагова, зевнувшего прорыв немецкого «Юнкерса-52» в мае 1941 г. Незамеченный, этот самолет приземлился на центральном аэродроме Москвы, в чем, естественно, следовало разобраться. Абакумов моментально нащупал нити заговора «ретивых военных» и всё расставил по своим местам. С началом войны, в отличие от многих, он не растерялся, сумел сохранить присутствие духа и продолжал с удвоенной энергией выполнять свою не самую легкую и не самую приятную работу. Настоящая мужская сила, исходившая от ладно скроенной фигуры Абакумова, вызывала у Сталина невольную симпатию. На его сером от недосыпания лице появилось подобие улыбки.

– Проходите, товарищ Абакумов! – пригласил он.

И. В. Сталин на совещании с руководством НКВД. 1940-е гг.