заботят эти, скажем прямо, довольно глупые шутки.

– Поверьте, мы не стали бы ими интересоваться без нужды.

– Не сомневаюсь, – кивнула она и, помолчав, добавила: – На вас, конечно, повлияла ваша жена. Ее послушать, так Панталоша агнец божий.

– На меня повлияло лишь то, что мне рассказали сэр Седрик и мисс Оринкорт.

Грузно повернувшись, она внимательно на него посмотрела. Если допустить, что все это время она скрывала тревогу, то сейчас в ее голосе впервые прорвались тревожные интонации.

– Седрик? И эта женщина? Почему вы вдруг их объединяете?

– Потому что, как выясняется, они вместе задумали всю серию этих шуток.

– Не верю. Это небось она вам наговорила. Теперь-то я понимаю. – Миллеман повысила голос. – Какая же я была дура!

– Что вы теперь понимаете, миссис Анкред?

– У нее был разработан целый план. Да, без сомнения. Она знала, что Панталоша его любимица. На этом все и построила, а когда он изменил завещание, тут же его убила. А сейчас хочет вместе с собой потопить и моего сына. Я за ней давно наблюдаю. Она коварная, хитрая женщина и пытается заманить моего мальчика в свои сети. Он ведь щедрый, доверчивый и добрый. И к ней он был слишком добр. А теперь его судьба в ее власти! – пронзительно выкрикнула Миллеман и заломила руки.

Эта вспышка поразила Родерика, а кроме того, из его памяти еще не изгладилось впечатление, произведенное Седриком, и потому он не сразу нашелся что ответить. Пока он искал подходящие слова, к Миллеман отчасти вернулось прежнее хладнокровие.

– Что ж, раз так, то так, – бесстрастно сказала она. – Я старалась оставаться в стороне и, как могла, не давала впутывать себя во все эти их бесконечные сцены и идиотскую болтовню. Я с самого начала считала, что Анкреды правы в своих подозрениях, но думала, пусть разбираются сами. А ее я даже жалела. Но теперь искренне надеюсь, что она не уйдет от расплаты. Если смогу вам чем-то помочь, готова ответить на любые вопросы. С удовольствием.

«Черт те что! – мысленно ругнулся Родерик. – Прямо сплошной фрейдизм! Вот ведь дьявол!»

– Но видите ли, может оказаться, что никакого преступления никто не совершал, – сказал он. – У вас есть какая-нибудь теория насчет автора анонимных писем?

– Конечно, – с неожиданной живостью ответила она.

– Вы это серьезно?

– Письма написаны на бумаге, которой пользуются в школе для трудных детей. Не так давно Каролина Эйбл просила меня купить несколько пачек, когда я ездила в деревню. Я эту бумагу сразу узнала. Письма написала Каролина Эйбл.

Пока Родерик переваривал эту информацию, Миллеман добавила:

– Или Томас. У них с Каролиной очень тесные отношения. Он в тот раз половину времени провел в школьном крыле.

В манерах Миллеман Анкред сквозила некая грубоватая прямота. Это особенно ощущалось после спектаклей, которые разыгрывали Полина, Дездемона и Седрик. Грузная фигура Миллеман, большие руки с короткими пальцами, скучные обороты речи – все как нельзя лучше соответствовало ее натуре. Родерику неожиданно пришло в голову, что, может быть, покойный Генри Ирвинг Анкред, пресытившись аристократической родословной, тонкими чувствами и повышенной эмоциональностью своих родственников, выбрал себе такую жену именно потому, что у нее отсутствовали эти достоинства и она была просто обычная, нормальная женщина. Хотя можно ли считать нормальным слепое обожание, с которым она относится к своему богомерзкому сыну? «Поведение людей не подгонишь под какие-то стереотипы», – подумал Родерик. Уж кто-кто, а они с Фоксом знали это прекрасно.

Он начал задавать ей вопросы, традиционные, из тех, что непременно возникают при разборе любого уголовного дела и быстро надоедают следователю. Вновь был прослежен маршрут горячего молока – рассказ Миллеман не добавил ничего нового, хотя было очевидно, что она возмущена передачей своих почетных функций хозяйки Соне Оринкорт. Затем он стал расспрашивать ее про лекарство. Она сказала, что это был свежий пузырек. Доктор Уитерс порекомендовал изменить состав микстуры и сам занес рецепт аптекарю. Мисс Оринкорт взяла пузырек у мистера Джунипера в тот день, когда заезжала в аптеку за лекарством для детей, и Миллеман лично отправила Изабель отнести пузырек в комнату сэра Генри. Лекарство предназначалось только на случай сильного приступа, и до того вечера сэр Генри ни разу его не принимал.

– Сыпать яд в лекарство она бы не стала, – сказала Миллеман. – У нее не было уверенности, что он его примет. Он это лекарство терпеть не мог и принимал, только когда ему бывало по-настоящему худо. Да и, по-моему, оно мало ему помогало. Я доктору Уитерсу не очень-то верю.

– Почему?

– Он слишком легкомысленный. Когда мой свекор умер, Уитерс нас почти ни о чем не спрашивал. Он думает только о скачках и бридже, а своими больными интересуется мало. Тем не менее, – она коротко рассмеялась, – мой свекор, видимо, ценил его высоко: Уитерсу он завещал больше, чем некоторым своим близким родственникам.

– Вернемся к лекарству, – напомнил Родерик.

– Она не стала бы возиться с лекарством. Зачем ей было рисковать, если она свободно распоряжалась термосом?

– Где мисс Оринкорт могла найти банку с крысиной отравой? У вас есть на этот счет какие-нибудь предположения?