Шерсть же моя утеплит верхнее платье у вас.
Пусть на лимонном столе у тебя косматая скатерть,
Нашим столам не вредят мокрые пятен кружки.
Приноровить к одежде меня ты, глупец, не умеешь:
Белой ее ты надел, а бирюзовой снимай.
Вовсе не шерсть — борода родила нас вонючего мужа:
Можешь ты ногу укрыть в этом кинифском гнезде.
В ту пятидневку, когда отдохнет с удовольствием тога,
Полное право твое эту одежду носить.
Ткань из трех ниток берет патавийская множество шерсти:
Туники толщу одна только пила разорвет.
Для вытиранья столов достается тебе эта губка.
Выжми ее, чтоб она, легкая, вспухла потом.
Так я бела и такой я покрыта мягкою шерстью,
Что даже летом меня ты надевать бы не прочь.
Косма помадой ты голову смажь, и запахнет подушка;
Запах исчезнет с волос, но сохранится в пуху.
Пусть и ворсистый покров, и ковер на постели пурпурный,
Что тебе в них, если ты стынешь со старой женой?
Чтоб покрыть простыни на голом ложе,
Мы приходим к тебе, двояшки-сестры.
Слишком грудастых боюсь: отдай меня девушке нежной,
Чтобы могло полотно льнуть к белоснежной груди.
Это подарок тебе Мемфисской земли: победило
Нильское бердо теперь и Вавилона иглу.
Пояс я. В меру широк, но если живот твой набухнет
Бременем милым, тогда стану я узок тебе.
Пусть тебе коврики шлет отчизна поэта Катулла,
Нас же прислала тебе Геликаона земля.
Туника — дар богача, я ж перёд тебе опояшу.
Будь я богат, я тебе оба подарка бы дал.
Если из раковин я сидонских напилася кровью,
Я не пойму, почему трезвою шерстью зовусь.
Лучшею шерстью славна Апулия; Парма за нею,
Ну а на третьем стоит месте Альтина руно.
Даром была пастуха я любовнице лакедемонской.
Хуже пурпурная шерсть матери-Леды была.
Вовсе не только шерсть угрюмого темного цвета,
Нет, и посуду свою эта земля нам дает.
