приобщение. Книга узнает потомков Магдалины, открывая им дверь к небывалым умениям. Они живут и плодятся, объединяют свою кровь с варварскими правителями готов, Меровеями, а потом…

– Потом Каролинги свергли Дагоберта Меровея, – завороженным шепотом подхватил Франческо, наверняка вспомнив городишко Муассак и услышанное там предание о Длинноволосых королях, магах и колдунах, понимавших язык животных и знавших тайные струны людских душ. – Истребили его семью до последнего человека, верно?

– Нет, – Лоррейн смотрел куда-то мимо завороженных его повестью людей. Речь его была уверенной, но по-прежнему разноголосой, будто за него говорил некто другой. – Уцелело трехлетнее дитя, принц Сигиберт. Уцелела его старшая сводная сестра, Гельда. С малым отрядом они бежали на родину матери Сигиберта, сюда, в графство Разес, увозя с собой Книгу и ненависть. Ненависть к тем, кто направлял убийц. Ненависть к Риму – именно его они полагали виновником случившегося. Вера обратилась мстительностью и яростью. Говорят, Гельда была столь же решительной и целеустремленной женщиной, как и Магдалена, а познала не менее Руфины из Нарбонна. Ненависть Гельды и воспитанного ею брата толкнула их в объятия иной Силы – и хранимое ими сияние померкло. Книга по-прежнему помогала им обрести могущество, но каким оно стало по сравнению с прежним? Переродившаяся, переписанная, но неизменная, хранимая в тайне – она меняет их души и мысли…

– И на свет является создание навроде Рамона де Транкавеля, – пробормотал про себя Гай. Англичанину показалось, он наконец-то нащупал кончик запутавшейся нити, ухватив за который, можно распутать многовековой клубок загадок.

Бланка, до того крепко державшая драгоценный томик в синей обложке, растерянно оглянулась и разжала пальцы. Выскользнувшую из рук девушки Книгу подхватил Франческо, с отчаянием в голосе вопросив:

– Неужели ничего нельзя исправить? Ведь изначально, если я правильно понял, Апокриф создавался совсем с другими целями! Он не таил в себе Зла!

– Никогда не рвись насильственно спасать тех, кто вовсе не желает быть спасенным, – наставительно отчеканила Изабель, но былой подопечный пропустил ее слова мимо ушей, пристально глядя на Лоррейна. – И отдай, пожалуйста, книгу. Тебе она ни к чему, а мне пригодится.

Бродяга задумчиво выбил пальцами на крышке подобранной шкатулки какую-то мелодию и задушевно поделился, словно говоря о давно наболевшем, но обращаясь к дымным языкам костра:

– Некогда ходили пересуды, будто и впрямь можно качнуть весы в другую сторону. Это должны совершить человеческие руки – как человеческие руки написали Книгу. Узнать и вычеркнуть затаившуюся между строк ложь. Начертать иные письмена. Никто из предыдущих хранителей Книги не сделал этого – то ли не знал, каким образом, то ли просто не решался. Может, кто-нибудь из вас отважится совершить то, что не удалось им?

– Только не я, – сразу отказался Дугал. – Я и писать-то толком не умею. А ежели и напишу чего, так обязательно неприличное.

Изабель одарила ерничающего кельта взглядом, в коем тонко смешались отвращение и брезгливость.

– Н-ну… э-э… – подобный великий и, вне всякого сомнения, богоугодный подвиг украсил бы жизнь любого истинного рыцаря, но милорд Гисборн совершенно не представлял, с какой стороны за него взяться. Управиться с демонической тварью было не в пример легче, нежели разобраться в строчках древней книги.

– Я бы попробовал, – робко произнес в наступившей тишине Франческо. – Но ведь я не имею никакого отношения к семейству Транкавель и их родовым тайнам. Я вообще здесь чужой…

– Тем лучше, – ободряюще кивнул бродяга. – Значит, ты увидишь глазами, не замутненными обидами прошлых лет.

– Феличите, не делай этого, прошу тебя, – обеспокоенно произнесла мистрисс Уэстмор. – Поверь мне, не стоит играть с огнем.

– Все обойдется, – рассеянно откликнулся итальянец, коему Книга, похоже, застила весь остальной свет и даже пересевшую ближе Бланку. Фолиант тяжело лежал в ладонях, ониксовые украшения блестели, отражая свет костра. Франческо не представлял, откуда у него возникло стойкое убеждение: он сумеет! Милостью Господа и собственным разумением он сумеет положить конец затянувшейся вражде, одолеет прячущегося в пергаментных дебрях дракона, вырвет его ядовитые зубы! Он даже точно знал, что нужно делать – аккуратно, двумя руками, открыть Книгу и ощутить в сложенных щепотью пальцах правой руки легкую шершавость стрежня гусиного пера. Заостренный кончик скользит над усеянными россыпью черных знаков страницами, над древней, громоздкой латынью, все едино ни слова не понять, но вот эта строка явно лишняя. Ее соседки, сверху и снизу, мерцают изнутри ровным золотистым светом, а подозрительная, украдкой проникшая на пергамент, еле заметно отдает багровым. Долой ее!

Под изумленными взглядами сотоварищей Франческо решительно провел неизвестно откуда взявшимся в руке пером поперек страницы, вымарывая спрятавшуюся среди иных слов ловушку. Бланка завороженно прижала руку к губам, увидев, как не приглянувшийся итальянцу кусок текста съежился, рассыпаясь черным пеплом. Налетевший ветерок сдул невесомую пыль, и мессир Бернардоне перевернул лист.

– Э, нет! Так дело не пойдет! – никто из сидящих у костра не услышал раздраженного восклицания и не заметил шагнувшего из взвихрившегося на миг воздуха толстяка с рыжей бородкой клинышком. Зато его увидел Лоррейн, вскинувший кисть в останавливающем жесте.

– Ты руками тут не маши и мне не указывай! – огрызнулся прибывший, но тем не менее через пару шагов остановился. Потоптался на месте, налег плечом на невидимую преграду, однако прорваться дальше не смог. Зыркнул по сторонам и сварливо выкрикнул: – Эй, соловей неощипанный, ты чего удумал-то? Или договор наш позабыл? Так я тебе напомню, ты только скажи! Нет, вы посмотрите на него! – мэтр Калькодис, а это был несомненно он, трагически всплеснул руками. – Совсем от полоумия своего страх потерял! Мало тех гадостей, что ты уже натворил? А господин-то, между прочим, все видит, все запоминает. Не простит он тебе, ой, не простит! Будешь, как в давние времена, с камнями толковать и черствую лепешку выклянчивать! Хочешь этого, а, птичка певчая? Зря тебя тогда в живых оставили, а я ведь твердил господину – ни к чему тебе тут быть, пусть убирается, откуда взялся!

– Помолчи, Злоязыкий, – сухо ответил бродяга. – Я могу забыть себя и свой долг, но о договоре твой хозяин мне забыть не позволит. Только позволь тебе кое-что напомнить. В том памятном Договоре говорилось, что мы не будем препятствовать свободному выбору людей. Когда-то Гельда и Сигиберт по своей воле приняли ваше покровительство, а теперь этот смертный принял свое решение.

– Тоже мне, «свободный выбор»! – возопил толстяк. – Ври, да не завирайся! Ты же его и подтолкнул, и повел, как осла на веревочке!

– Разве вы поступаете иначе? – невинно поинтересовался Лоррейн. Мэтр Калькодис досадливо скривился, оставив выпад без ответа.

Ничего не слышавшая, но ощутившая подспудное беспокойство Изабель бросила взгляд по сторонам. Болота, камыши, отражение луны в черной воде Роны. Франческо все вычеркивает и вычеркивает из Книги – иногда одно-единственное слово на странице, иногда целую строчку, и прах струйкой стекает на пожухлую траву. Он до того увлекся, что даже принялся неразборчиво напевать вполголоса, вороша тяжелые страницы.

– Прекрати это, – теперь в голосе толстяка звучала неподдельная угроза. – Тебе и так несказанно повезло, довольствуйся этим! Ты хоть представляешь, сколько стараний и времени потребовалось, чтобы выпестовать такой идеал, как Рамон? И где он теперь? Подло убит твоим клевретом! А девчонка, его сестра? Никогда не пробовал убедить Огненную Деву провести целый год в облике смертной женщины, да еще произвести на свет отпрыска? Оставь Книгу в покое!

– Нет, – покачал головой бродяга. – Я и так слишком долго оставался в стороне. Хватит.

– Они наши! – утробно взревел мэтр, кажется, даже став повыше ростом. Туман за его спиной клубился, закручиваясь смерчем, лепя из белесых прядей нечто огромное, грузное, с мордой, похожей на ящеричью и закрученными бараньими рогами. Мутными огоньками вспыхнули круглые глаза, желтые, с черной трещиной