беседовали о чем-то, вот и все…»

– В конце концов, и вы, мэтр, и ваш… э-э… господин не раз повторяли: сила – последний довод королей, – рассудительно промолвил старший Транкавель. – Посудите сами, куда бы им было деваться из замка? Шумный захват в плен, обыск – с этим всегда успеется. Куда занятнее устроить поединок сообразительности и выдержки…

– В котором они одержали над вами верх, – раздраженно огрызнулся мэтр Калькодис. – И надо бы еще выяснить, как незнакомые с Ренном люди умудрились проникнуть в подвалы и убедили ваше переменчивое в своих мнениях жилище отпустить их на свободу… Ладно, теперь их судьба, как и участь Бланки с Рамоном – не ваша забота.

– Это почему, позвольте узнать? – вскинулся мессир Бертран, получив от толстячка исчерпывающий хамоватый ответ:

– Потому что я так сказал. Не умеете творить несколько дел сразу – не беритесь. Только людей смешите. Зарубите на своем распрекрасному носу: отныне и навсегда ваша и моя головная боль – он, – мэтр Калькодис кивнул в сторону помалкивавшего, но слушавшего во все уши Тьерри. Хозяин Ренна последовал примеру гостя, оглядев среднего отпрыска с ног до головы так, будто видел его впервые в жизни и пытался составить мнение.

– Может, все-таки Рамон … – осторожно начал мессир Бертран.

Почтенный мэтр скривился, точно надкусил кислый сарацинский фрукт лимон:

– К дьяволу Рамона! Ему давали шанс – он его благополучно упустил, а неудачники нам без надобности! Младшенький ваш, уж простите великодушно, тоже никуда не годился – кроме юбок, ничего на свете не видел, а вот мессир Тьерри… – узенькие глазки господина Калькодиса превратились в две хитрые щелочки. – Поправьте меня, если я ошибаюсь – в своем молчании мессир Тьерри сумел выяснить многое, очень многое…

– Да, но как отнесется к столь неожиданной перемене… Покровитель?

– Сами у него узнайте при встрече, – невесело хихикнул мэтр. – Только вы не хуже меня знаете: он недолюбливает людей, не могущих определиться, на чьей они стороне. Мессир Тьерри, при всех его познаниях, а также скрытых и явных достоинствах – именно такой человек. Он, да простится мне такое сравнение, в точности как египетский зверь кот. Живет в доме, берет пищу из рук хозяина, но уходит и приходит, когда ему вздумается.

– Если твоему господину нужен определенный ответ, он его знает – клясться ему в верности я не стану. С нас достаточно того, во что превратился Рамон, – медленно, тщательно подбирая слова, произнес Тьерри, в глубине души ожидая быстрого возмездия за дерзость. Однако толстяк лишь выразительно развел руками:

– Не станете, так не станете – дело ваше, выбор тоже за вами. Что касается мессира Рамона… Он всего лишь получил то, о чем просил. Не наша вина, что он не справился с тяжестью возложенной ноши. Или вам нужны мои извинения, на пергаменте, со своеручной подписью и заверенные сами-знаете-чьей печатью?

– Хорошо, хорошо, обойдемся без долгих расшаркиваний, – несколько поспешно, на взгляд Транкавеля-среднего, вмешался хозяин Ренн-ле-Шато. – Верно ли я понимаю, что заключенные нами соглашения и планы остаются в силе, за единственным исключением… Тьерри отныне занимает место Рамона?

– Совершенно верно, – лучась благожелательностью, заверил мэтр Калькодис. – Позже, в более удобное для вас время, я наведаюсь еще разок – со всеми этими расписками и договорами, дабы внести необходимые исправления и дополнения. Крючкотворство, господа, страшная сила… Задуманное должно продолжаться – ветер дует в благоприятную сторону, мельница вращается, мука мелется… К вам тут несколько недель назад заглядывал гость от мадам Элеоноры, верно?

Гостя Тьерри мельком видел. В отличие от мэтра Калькодиса и его господина, этот прибыл вполне обычным путем, по дороге, называемой Арлесией. Однако в нем ощущалось нечто, свойственное этим двум загадочным господам. В Ренне гость пробыл всего пару дней, общаясь в основном с мессиром Бертраном и его наследником, но Тьерри без труда разузнал имя приезжего – Ангерран де Фуа. Имя, как полагал Тьерри, было фальшивым, а преклонный возраст сего шевалье отнюдь не соответствовал ни его бодрому внешнему виду, ни живости характера. Исполнив свое загадочное поручение, мессир Ангерран столь же спешно и потихоньку отбыл к побережью.

Транкавель-старший ограничился коротким кивком, подтверждая.

– Он наверняка доставил весточки от госпожи Пуату, – продолжил развивать свою мысль толстяк, – в которых эта мудрая дама неоднократно подчеркивала и настаивала: срок пришел. Те, чье присутствие вам мешало, отправились в свой безумный поход. Руки у вас развязаны. Честно говоря, я в толк не возьму: какова причина вашего замешательства?

– Не так-то просто заставить подняться целую провинцию…

– Ай, бросьте! – с истинно иудейским пренебрежением отмахнулся мэтр Калькодис. – Кто истинный сюзерен в Лангедоке, я вас таки спрашиваю? Последнему попрошайке на рынке в Тулузе известно – ваша милость! Ну, так чего ж вы ждете, спрашивается? Гласа небесного, огненных письмен на облаках? Устроим, если позарез необходимо.

– Все начнется тогда, когда я сочту нужным, – сказал, как отрезал, мессир Бертран. – Не раньше и не позже.

Господин Калькодис по-лошадиному фыркнул:

– Ну-ну. Опять ваша хваленая самоуверенность. Надеюсь, вы хоть в этот раз не допустите промаха. Засим – нижайше прошу прощения, мессиры. Дела, знаете ли. Постоянные дела, хлопоты, заботы о благе ближних своих… Мое глубочайшее почтение, – пятясь спиной вперед, толстяк достиг ступенек лестницы и начал вперевалку спускаться, пока не исчез из вида.

– О каких договорах он тут рассуждал? – вполголоса осведомился Тьерри, но ответа не дождался. Его отец, помрачневший и вновь нацепивший маску непроницаемости, загрохотал вниз по лестнице следом за удалившимся гостем, небрежно бросив через плечо: «Идем, поговорим».

Легендарное Mediterran mare, Средиземное море, оказалось вовсе не таким, как представлял его по рассказам очевидцев сэр Гай. Оно мало чем отличалось от виденных им Дуврского пролива или Ирландского моря – пепельно-серое, хмурое пространство волнующейся воды, равномерно кидающее взлохмаченные крутые волны на приступ неподатливой тверди. Только берег был иным. Не привычный скалистый, как в Британии, а рыже-глинистый, поросший выгоревшей за лето густой травой и низкими, скрюченными в три погибели соснами.

– Это еще что, – тоном бывалой путешественницы заявила мистрисс Изабель, борясь с порывами ветра, норовившими сдернуть с нее дорожный плащ. – Через неделю-другую поднимется мистраль, сильный ветер из долины Роны, и тогда все – ни один капитан без необходимости не высунется из гавани. Мистраль дует зиму напролет, и на берегах Лионского залива и итальянской Лигурии люди терпеливо сидят по домам, ожидая весны.

– А как же крестоносное воинство на Сицилии? – озадачился мессир Гисборн, вспомнив заодно о собственном давнем намерении добраться к Рождеству до Константинополя. – Им тоже придется ждать?

– Если они не хотят по собственной глупости утратить корабли – потерпят, – припечатала рыжая