поняла – вы только что задержали злоумышленников?

– Да, госпожа, – теперь в тоне Хайме появилась та почтительность, коей не дождался Ричард. – Я и мой… э-э…

– А вашего друга я имею честь знать! – Элеонора подслеповато прищурилась. – Да и вы, мессир, кажется, мне не вполне незнакомы… Впрочем, это подождет. Я бы предпочла узнать, во имя чего эти люди творили то, в чем их обвиняют? Не просто же от скуки и безделья?

– Клевета и напраслина! – на редкость слаженным хором заголосили оборванцы. – Господь свидетель, ничего мы не поджигали и не грабили! Мы бедные люди, ни в чем не виноватые, поклеп на нас возводят, а Господь того не допустит!..

Шумная, запруженная народом набережная мало подходила для проведения следствия, что прекрасно понимал даже Ричард. Посему английский венценосец, намеренно проигнорировав сицилийских блюстителей, распорядился:

– Взять их! Доставить в лагерь, живыми и невредимыми! Я сам решу их участь!

– Флаг тебе в руки, – пробормотал по-русски Казаков. – Тоже мне, высшая инстанция…

«Даже твои благие намерения всегда заканчиваются крахом! Дева Мария, не сын, а ходячая неприятность, посланная мне в наказание за грехи!»

Почтенный Пьетро Бернардоне, глава цеха суконщиков маленького городка Ассизи, что в провинции Умбрия на Италийском полуострове, ныне получил бы еще одно подтверждение нелестному мнению о своем непутевом отпрыске. И никакие оправдания вроде «Я хотел, как лучше…» не заставили бы сего достойного мужа смягчить приговор. Мессир Пьетро уже давно уверился: от Франческо не дождешься ничего хорошего. Может, лет через десять в этой ветреной голове осядет хоть немного ума. Да и то – если какой-нибудь святой изволит совершить чудо и осенит своей благодатью на редкость бестолкового мальчишку.

Супруга господина Пьетро, Лючия, придерживалась несколько иного мнения, частенько вздыхая – где-то там носит ее Феличите? Может, он давно позабыл мудрые отцовские наставления, связался с дурными людьми… Или, не приведи Господь, ее мальчика уже нет на свете? Хоть бы весточку прислал родителям, шалопай!..

Шалопай, бездельник и огорчение своих родителей уже в который раз измерял шагами отведенную ему комнатушку – шесть шагов вдоль, четыре поперек. Маленькое зарешеченное окошко в толстой стене. Узкая кровать из горбыля. Распятие на беленой стене. Сундук и лавка. Стены давили, мысли путались, отчаянно хотелось с кем-нибудь поговорить, но с кем? Монна Изабелла сегодня днем отругала ни за что, ни про что – подвернулся под руку в неподходящий момент. Мессир Гай более озабочен завтрашним отъездом и тем, что его странствие к Святой Земле продолжится. Мессир Дугал не желает никого видеть – и его можно понять. Только он, Франческо, болтается, как пятое колесо в телеге, никому не нужный и ничего не понимающий.

А что хуже всего – постоянные воспоминания о загадочной обитательнице Ренн-ле-Шато. О девочке- подростке, похожей на ночной цветок, с ее недомолвками, непонятными высказываниями и шальными искрящимися глазами. Франческо придумал уже с десяток разумных доводов, почему он должен как можно скорее забыть эту мимолетную встречу. У него нет и не может быть ничего общего с благородной девицей столь древней и знатной фамилии. Ее родственники прикончат его за одну только мысль еще раз увидеться с Бьянкой. Завтра он уедет и никогда больше не вернется в эти края горьких ручьев. Бьянка позабыла о нем, как только он покинул замок! Он вообще ее не интересовал!

Да, но ведь она сама обняла его на прощание… И смотрела так, будто хотела сказать – «возвращайся»…

Выдумки и пустые мечтания!

Сил оставаться в комнате больше не было. Попутчики, похоже, уже улеглись: вставать завтра рано. Франческо на цыпочках прокрался к входной двери, толкнул створку – после визита мессира Сабортезы гостей более не держали взаперти.

«Никто меня не увидит, – убеждал сам себя молодой человек. – Уже вечер, все разошлись. Поброжу немного и вернусь обратно. Даже от дома далеко отходить не буду».

Очередное благое намерение осталось невыполненным. По чужой вине – в вечерней тишине отчетливо прозвучал быстрый стук сапог по камням. Кто-то стремительно пересек двор, остановившись у дальней стены. До слуха Франческо долетела сбивчивая местная речь, порой перемежаемая красочными проклятиями. Голосок у ругавшегося был совсем юношеский, тонкий и чистый, отчего произносимые им цветастые речения звучали не грозно, а скорее смешно. Итальянцу пришла в голову несуразная мысль: именно так честила бы весь свет разозленная Бьянка. Да только никакой Бьянки здесь нет и быть не может. Она в Ренн-ле-Шато, под защитой высоких стен и верной стражи. Это кто-нибудь из светских слуг Ордена. Или…

Человек у стены высказал все, что он думает об этом грешном мире, и нехотя поплелся обратно. Он понятия не имел о присутствии Франческо, а тот рассеянно глазел на движущуюся через сумрак фигуру: невысокую, угловатую, несомненно, мужскую – раз в штанах и высоких сапогах. Вот человек замешкался, поднял руку, откидывая свисающую на лицо прядь.

– Бьянка?..

Франческо выдохнул имя, даже не задумываясь. Морок это, плод собственного разыгравшегося воображения, или обман зрения – но человек по ту сторону решетки поправлял волосы движением Бьянки.

Незнакомец остановился, не завершив шага и нелепо застыв на одной ноге. Наклонил голову, прислушиваясь. Сомнений больше не оставалось – это она. Откуда она появилась, каким образом попала в прецепторию – не имело значения. Она была рядом, в десяти шагах, отделенная бронзовой решеткой.

Во второй раз девица де Транкавель увидела, кто ее зовет. Быстрой тенью пролетела расстояние до решетки – только каблуки простучали – и судорожно вцепилась в прутья. На миг Франческо напугало выражение ее лица – застывшая гримаска обреченности.

Однако заговорила Бланка спокойно, будто не она только что яростно желала всему миру катиться прямиком в преисподнюю:

– Помоги мне перебраться.

– Здесь рядом калитка, – они молча шли рядом, разделенные оградой, ни о чем не расспрашивая, словно все уже давно было сказано и уговорено. Калитка оказалась запертой, но низкой, в человеческий рост. Бланка поставила ногу на завиток прутьев, еле слышно чертыхнулась, когда сапог соскользнул, подтянулась и довольно ловко для женщины одолела преграду, в самом прямом смысле свалившись с неба на руки Франческо. Она не возмутилась, когда он поддержал ее за талию, и сама протянула ладонь – по дорожке к дому они шли, взявшись за руки. Пальцы у Бланки были холодные, подрагивающие, и пахло от нее мужскими запахами – пыль, едкий конский пот, вино, сквозь которые еле пробивался вяжущий аромат лаванды. Похоже, она долго скакала верхом. Не могла же она в самом деле примчаться к нему из Ренна? Как бы она узнала, что он находится здесь, в прецептории? Неужели догадалась?

– А папенька обшаривает Безье в ваших поисках, – вдруг злорадно хмыкнула Бланка, оказавшись в комнате итальянца. – Ты знаешь, что он – ваш сосед по гостеприимству храмовников?

– Знаю, – кивнул Франческо. Ситуация складывалась самая что ни на есть щекотливая, о коих повествуют притчи: вот, мол, тебе то, чего желаешь больше всего на свете. Бланка стояла напротив, до невероятия привлекательная в охотничьем костюме, превратившим ее в некое удивительное существо среднего рода, не девушку и не юношу. Она молчала, смотря исподлобья маслично-черными глазищами в обрамлении длинных ресниц. Ее взгляд притягивал, завораживал, обещал… Уложенные в узел на затылке густые волосы растрепались, отдельными прядями падая ей на плечи.

С час назад Франческо подкладывал кусочки угля в приткнувшуюся в углу жаровню, но сейчас комнату наполнило иное тепло – исходившее от девицы де Транкавель. Молодой человек с трудом сглотнул – в горле пересохло. Нужно было что-то сказать, объяснить Бьянке, что он испытывал в последние дни, хотя бы узнать, откуда она взялась… но слова исчезали, таяли снегом на солнце… комната плыла, и средоточием водоворота оставались огромные, блестящие, угольно-черные зрачки, в которых так хотелось утонуть.