Мессир Ральф Джейль уже второй час сидел за столом в комнатушке постоялого двора «Белый бык» и размышлял. За подслеповатым окном смеркалось, вечер переходил в ночь. Мысли упомянутого благородного мессира, пребывая в гармонии с движением небесных светил, также становились все мрачнее.

На шатком столе мессир Джейль разложил большой набор не очень связанных между собою предметов. Там имелись пять небольших вместительных сундучков черного мореного кедра, шириной в две ладони, высотой и глубиной в три, окованных по углам зеленовато-золотистыми веточками из потускневшей бронзы, с удобными ручками на крышках и замочными скважинами, окруженными ворохом чеканных колосьев. Компанию им составляли три или четыре пергаментных свитка, украшенных свисающими на веревочках печатями, а также небольшие мешочки, в коих путешествующие обычно хранят свои денежные средства, и длинный меч-клеймора в ножнах, украшенных бронзовыми бляшками. Поодаль стояла плоская шкатулка из желтоватой кости ромейской работы, украшенная мелким резным узором из переплетающихся иззубренных листьев, тонких веток и цветочных головок. Еще одну безделушку, серебряную фибулу с вкраплениями грубо отшлифованных аметистов, Джейль безостановочно вертел в пальцах.

Вещи он частично добровольно, частично принудительно изъял у пленников, находившихся в соседней комнате под бдительной охраной. Будь его воля и имейся возможность, Ральф изгнал бы из трактира всех посетителей и постояльцев до наступления рассвета. Воистину, так было бы куда спокойнее. И без того уже приходится раздавать золото мало не пригоршнями – сначала стражникам у ворот, потом мрачному кабатчику – чтоб не задавали лишних вопросов по поводу трех связанных пленников. Да еще подкреплять мзду нешуточными угрозами, чтобы и впредь держали рот на замке.

Решение переночевать в Безье, как именовался этот захолустный городишко, было по меньшей мере рискованным. Однако ж обойти город стороной не представлялось никакой возможности. Мешки с провизией показывали дно, а люди и кони нуждались в отдыхе. Хорошо, по крайней мере эту ночь они проведут под крышей – но едва рассветет, двинутся в путь. Чем быстрее, тем лучше. Мессир Джейль мечтал добраться до ближайшего порта на французском побережье, откуда он может с чистой совестью и драгоценной добычей отправиться к своей покровительнице, мадам Элеоноре Аквитанской. Споры и выяснения отношений с местными правителями никак не входили в его планы.

При здравом размышлении, порученное ему дело он выполнил. Наилучшим образом. Пропавшее два месяца назад из Лондона сокровище обретено и находится в надежных руках. Единственная ошибка, которую он допустил – проявленная нынешним утром горячность и измена затверженному правилу: «Сперва думать, потом действовать». Возмездие Мак-Лауду мыслилось совершенно иным – если уж не в честном поединке, то хотя бы с приговором королевского суда и виселицей на окраине Лондона.

Однако сделанного не воротишь. Исчезновение Мак-Лауда, конечно, изрядно огорчит Элеонору и маркграфа Монферратского, коему шотландец служил последние годы. Ну что ж – бывает: люди, выбравшие опасное ремесло конфидента, частенько пропадают без вести. Он, Джейль, поступил весьма разумно, еще с месяц назад намекнув в своем письме к Элеоноре Аквитанской о возможном предательстве кельта. Авось сочтут, что тот переметнулся к византийцам.

Правда, есть еще свидетели. Как поступить с ними? Конечно, нужно было сразу либо прикончить всех, кроме рыжей девицы, либо уж не трогать никого. Теперь же у него на шее обуза в виде трех человек, каждый из которых способен во всеуслышание заявить: в смерти Дугала Мак-Лауда повинен никто иной, как Ральф Джейль.

Предположим, Изабель Уэстмор можно не принимать в расчет – кто поверит измышлениям византийской шпионки? Главная забота и головная боль Джейля: как доставить эту пронырливую особу к Элеоноре Пуату, живой и невредимой, в качестве приятного дополнения к бесценному архиву Лоншана. Пускай ее величество сама решает, как с ней поступить – изжарить на медленном огне, выпытывая тайны константинопольского двора, отправить в подарок Конраду или сделать фигурой в своих играх с византийцами и арабами. Судьба Изабель была предопределена в тот день, когда фальшивая мистрисс Уэстмор отважно сунулась в драку за наследство покойного Уильяма Лоншана, неудачливого канцлера Англии. Сунулась – и проиграла, несмотря на всю свою ловкость и хитрость.

Остаются безвестный итальянский мальчишка и белобрысый англичанин – рыцарь из свиты принца Джона, если верить взятым у него подорожным и письмам с личными печатями его высочества и Бастарда Клиффорда, архиепископа Кентербери, нового канцлера. С первым проще всего. Убит в окрестностях города Тура, неподалеку от реки Эндр, при нападении грабителей на торговый обоз Барди. Был человек – и нет человека. Никто о нем не возрыдает, кроме безутешных родителей в далекой Италии. Отпускать, даже если будет клясться в вечном молчании, никак нельзя. Слишком много видел, о чем-то наверняка догадывается, может проболтаться.

С шевалье Гисборном сложнее. Конечно, на неспокойных дорогах старушки Европы может бесследно сгинуть не только одинокий рыцарь, но и целая армия. Однако нельзя же во имя сохранения тайны приканчивать людей направо и налево! То есть не то чтобы нельзя… но как-то нехорошо. Не по- христиански. Во всей этой истории с архивом и без того уже полегло немало добрых католиков. А Гисборн все же – соотечественник, дворянин, да еще заслуживший чем-то благосклонность самого принца Джона… в истории с архивом, похоже, человек случайный и потому безвредный… Вряд ли с покойным шотландцем и тем более с Изабель Уэстмор его соединяют какие-нибудь особенно прочные узы… Обучен обращению с оружием, исполнителен, может даже оказаться полезен… Нет, убивать рыцаря Джейлю никак не хотелось.

Ах, если бы у него оставалось чуть больше людей! Тогда он просто-напросто позаимствовал бы бумаги англичанина, а самого рыцаря вкупе с мальчишкой из Италии отправил под конвоем в ближайший королевский замок. Посидели бы там месяц-другой, ничего бы с ними не сделалось. Но людей было мало. Катастрофически мало. Мессир Ральф покидал Лондон в сопровождении почти трех десятков преданных ему головорезов. Теперь же, после событий последней седмицы, в живых осталось только семеро его подчиненных.