этой английской девки?

— Она полуфранцуженка. И никто тебя не бросал. У тебя теперь есть прелестный маленький домик на окраине города, как ты и хотела.

— Скоро он мне не понадобится. Я стану хозяйкой Фелисианы.

Алекс тихо выругался.

— Ты просто дура. Валькур никогда на тебе не женится.

Лизетт сердито надула губки.

— Он не такой, как ты. Валькур любит меня. Он уже давно вдовец и непременно женится на мне, вот увидишь!

Шелестя своей синей шелковой юбкой, Лизетт резко отвернулась. Прежде чем Алекс вернулся к Ники, Лизетт и Валькур исчезли из поля зрения.

— Надеюсь, ты не обиделась, — сказал он. — Я должен был поговорить с ней, предупредить.

Ники не ответила. Ей было неприятно видеть Алекса с Лизетт. Это опять зародило в ней грустные мысли Она обдумывала слова Валькура с их, как всегда, тайным значением.

— Вы ревнуете? — наконец проронила она, поднимая глаза с некоторым опасением. — Она, видимо, еще что-то значит для вас?

— Ревную? Этого только не хватало. — Алекс обвил рукой ее талию. Не обращая внимания на проходящих мимо джентльменов и леди, он тесно прижал ее к себе. — Я просто беспокоюсь за нее. Когда-то она была на моем попечении. И я не хочу, чтобы она пострадала. Я только тревожусь за ее благополучие, как тревожился бы за любую другую женщину.

— Так вы не сожалеете, что она ушла?

— Нет, дорогая. Я только сожалею, что не встретился с тобой раньше.

Ники постаралась скрыть, что тяжелый камень упал с ее души.

— Расскажите мне о Валькуре. Почему вы его так ненавидите?

— Нельзя сказать, что я его ненавижу. Скорее жалею. — Алекс предложил ей руку, и они пошли по площади. — Валькур — мой сверстник. Мы с ним знакомы с самого детства.

Наши отцы соперничали между собой, пытаясь выстроить свои империи. Оба они преуспели, но Жибер, отец Валькура, никогда не довольствовался тем, что имеет. Он выкладывался сам и как сумасшедший подгонял своего сына.

— А что вы знаете про его мать?

— Его мать была дочерью высокородного испанца. По словам моего отца, женщина она была красивая и благородная.

— Стало быть, вы знали Валькура еще мальчиком?

— Большую часть времени я проводил во Франции, поэтому встречался с ним лишь изредка. К несчастью для Валькура, его юность очень отличалась от моей. Жибер Фортье был человеком деспотическим. Он придерживался поговорки:

«Жалеть розги — только детей портить». Валькур был его единственным сыном, и Жибер хотел, чтобы он был идеальным. Разумеется, в своем понимании.

— Но разве мать не могла его защитить?

— Она умерла, когда ему было семь. После этого требования отца стали еще строже, наказания — еще суровее. Я уверен, что все это изуродовало характер Валькура.

Ники ничего не сказала. Все в ней заледенело. Уж она-то на своей шкуре испытала, что такое жестокое обращение.

— И Жибер, очевидно, требовал, чтобы его сын соперничал с вами, так же как он сам — с вашим отцом?

— Совершенно верно. Валькур не жалел усилий, но… — Алекс усмехнулся, — рискуя быть нескромным, скажу, что ему редко удавалось меня превзойти.

Сдержав улыбку, Ники толкнула его локотком:

— Не отвлекайтесь от сути.

Они сели на скамью под большой магнолией, опавшие листья которой шуршали под ногами.

— В двадцать четыре года Фортье познакомился с испанкой по имени Фелисиана и без памяти в нее влюбился. Она была и впрямь хороша Собой. Такая же смуглая, как Валькур, но мягкая и добрая, как его мать. Валькур обожал ее.

— И что же с ней стало? — спросила Ники.

— Никто не знает точно. К концу первого года их совместной жизни Валькур стал буквально одержимым. На балах не позволял ей танцевать с другими мужчинами. Несколько раз сражался на дуэли, потому что, видите ли, считал, что его жену оскорбляют. Фелисиана ушла в себя. Она перестала вообще появляться в обществе, что вполне устраивало ее мужа. А затем однажды ночью исчезла. Валькур клянется, что она утопилась. В сильном лихорадочном жару, почти в полном беспамятстве якобы вошла в залив…

— Но вы этому не верите?

— Это вполне возможно. Но молва утверждает другое.

Слуги рассказывают, что Валькур застал ее толкующей с уличным разносчиком, который хотел расспросить о дороге. Малый, очевидно, был красивый и обаятельный, а Фелисиана чувствовала себя такой одинокой… Она пригласила его зайти в дом. Между ними ничего не было, но в ту ночь Валькур связал и избил ее. А затем заставил лечь с собой в постель. На следующую ночь Фелисиана убежала.

Ники подняла глаза на Алекса.

— Он мучил ту, которую любил больше всего на свете?..

— Да… — подтвердил Алекс. Его голос вдруг изменился, ему, видимо, пришла в голову какая-то — она не могла угадать какая — мысль. — Поместье Фортье обычно называли Тер-Соваж — дикая земля. После бегства жены Валькур назвал его Фелисианой. Мне кажется, он все еще надеется на ее воз-, вращение.

Ники невольно вздрогнула, Алекс прижал ее к себе.

— Ты замерзла, — сказал он. — Пора возвращаться.

Ники кивнула в знак согласия, но холод, который она чувствовала, шел изнутри, а не снаружи.

К тому времени когда они возвратились в свой городской дом, мысли Алекса приняли именно то направление, которого в она и опасалась.

Сидя рядом с ней на диване, он наблюдал за ней ласковыми темными глазами, чертя пальцем кружки на ее ладони. Сердце Ники участило свой ритм. Мысленно проклиная его, она старалась подавить зарождающееся в ней самой желание.

— Знаете, о чем я думала, Алекс? О том, — что сказал управляющий. — Она улыбнулась, стараясь оттянуть приближающуюся бурю. — Если уж вы держите меня здесь, почему бы вам не получить от этого хоте какую-то пользу?

Алекс усмехнулся.

— Ты уже принесла много пользы. А ведь это только самое начало.

Ники бросила на него раздраженный взгляд.

— Вы прекрасно знаете, что я говорю не о том… Я хочу помочь с вашими бухгалтерскими книгами. Мне приходилось вести их в Медоувуде, а у Рэмзи я получила еще, лучшую практику. Я могла бы сэкономить ваше время, а заодно и избавиться от скуки.

Алекс, нагнувшись, поцеловал ее.

— Я просто не могу допустить, чтобы ты скучала, — сказал он. И вновь широко улыбнулся.

— Я говорю совершенно серьезно, Алекс, — сказала Ники, стараясь успокоить сердцебиение. — Или вы считаете, что я с этим не справлюсь?

Алекс вздохнул.

— Если ты говоришь, что справишься, значит, так оно и есть. Ты не перестаешь изумлять меня. — Он убрал со лба выбившуюся прядь ее волос. — Я пришлю их тебе, как только вернусь в Бель-Шен.

— Спасибо.

— Спасибо тебе. Вести эти книги — для меня самое тяжкое наказание. Каждый день я благодарю Бога, что он послал мне на помощь Луи Мутона.