Страттон широко расставил ноги, — зачем вы снова пожаловали ко мне?
— Мы хотели бы поговорить о мушкете, который вы взяли у сэра Майкла Гринлифа.
— Вы приехал вдвоем только ради того, чтобы попросить вернуть мушкет? — Страттон даже рот раскрыл. — Ну и дела! Если сэру Майклу так сильно хотелось получить его назад, почему он не послал кого- нибудь из слуг?
— Потому что этот мушкет — особенный, сэр, — торжественно объявил Илайес. — Из него стреляли в Николаса.
— Может, это правда, а может, и нет, — заговорил Николас. — Так или иначе сегодня в меня стреляли. Убийца промахнулся, но мне удалось найти пулю. И сэр Майкл сказал, что она из его арсенала.
— Ну и что? — спросил Страттон. — Неужели вы хотите сказать, что это я стрелял?
— Насколько я знаю, вы брали у сэра Гринлифа мушкет, чтобы пострелять кроликов.
— Может, вы по ошибке приняли Ника за одного из них? — с сарказмом в голосе поинтересовался Илайес.
Страттон вспыхнул:
— Что за нелепицу вы городите! Явились сюда без приглашения, осыпаете меня обвинениями — возмутительно!
— Вы не могли бы показать нам мушкет? — тихо произнес Николас.
— Зачем?
— Посмотреть, стреляли из него или нет.
— Это дело касается только сэра Майкла и меня.
— Увы, теперь и меня тоже. Покажите оружие.
— Ну, если вы настаиваете, — мрачно произнес Страттон, понимая, что иначе ему не выпроводить непрошеных гостей. Он кликнул слугу и приказал подать мушкет. — Из него не стреляли вот уже несколько недель. Он совсем забился — вдруг еще взорвется в руках. Можете отвезти его сэру Майклу и передать, что я ему очень признателен.
— Скажите, сэр, у вас в доме еще есть огнестрельное оружие? — спросил Николас.
— А как вы думаете, стал бы я брать мушкет, если бы оно у меня было?
— А пули все на месте?
— Вы заблуждаетесь, если полагаете, что мне больше нечего делать, кроме как пули пересчитывать! — взорвался Страттон. — Если в вас действительно кто-то стрелял, так это был не я, хотя я уже начинаю испытывать к этому человеку определенную симпатию.
— Мистер Страттон, — примирительно сказал Николас, — мы не собирались вас ни в чем обвинять. Мы просто хотели кое-что выяснить.
— Вот и выясняйте, — отрезал купец, принимая из рук слуги мушкет. — Извольте взглянуть. Из него не больно-то постреляешь.
Николас взял в руки оружие. Ему хватило одного-единственного взгляда, чтобы убедиться, что мушкет сломан. Сначала он подумал, что Страттон испортил его нарочно, после того как выстрелил, но тут же отмел это предположение. Джером имел основания злиться на Николаса, однако весомых поводов для убийства у него не было. Теперь, когда его сын был членом «Уэстфилдских комедиантов», Страттон скорее был заинтересован опекать и охранять труппу, чем палить в ее членов.
Николас передал мушкет Илайесу и краешком глаза заметил, как дверь в кабинет слегка приоткрылась.
— Где именно на вас напали? — спросил Страттон.
— В лесу по дороге из Оуквуд-хауса.
— Оуквуд-хаус? Что вы там делали?
— Да так, ездил по личным делам. Хотя мы Клементом Эндерби в разговоре помянули и вас.
— Не сомневаюсь, — желчно произнес Страттон. — Клемент Эндерби не упустит возможности опорочить мое имя. Не ждите от меня доброго слова об Оуквуд-хаусе, сэр. Впрочем, там вы тоже не услышите ничего хорошего о Холли-лодж.
— Но, насколько я понимаю, так было далеко не всегда, — закинул удочку Николас. — По словам мистера Эндерби, вы некогда были друзьями.
— Вы зачем в Эссекс приехали? Спектакли ставить или местные сплетни слушать? Не суйте нос не в свое дело, вот и все!
— Увы, не все, — покачал головой Илайес. — Если бы не сплетни, мы бы и дальше думали, что вы с Робертом Патриджем друзья — не разлей вода. А оказывается, вы были на ножах. Это правда?..
— Оуэн пытается сказать, — перебил Николас, пытаясь взглядом заставить друга замолчать, — одну важную вещь. Открылись новые факты. Весьма вероятно, что мистер Патридж умер вовсе не от разрыва сердца.
— Но доктор Винч пришел именно к этому заключению, — пожал плечами Страттон.
— Есть основания думать иначе. Его отравили.
— Отравили?! Что за вздор! Кому его убивать?
— Тому, кто с ним не ладил! — выпалил Илайес.
— А! — Удивление Страттона сменилось яростью. — Вы меня и в смерти Роберта собрались обвинить?!
— Вас никто ни в чем не обвиняет, мистер Страттон, — безнадежно сказал Николас.
— Тогда сделайте одолжение — уходите.
— Сию же секунду, сэр. Простите за вторжение.
— Надеюсь, я вас вижу у себя в последний раз.
Прежде чем Илайес успел выпалить ответную колкость, Николас вытолкал его прочь.
Садясь в седло, валлиец все еще сжимал в руках мушкет:
— Жаль, что он не стреляет. А то я бы угостил этого Страттона пулей.
— Джером Страттон в меня не стрелял, — уверенно произнес Николас. — Вот о чем лучше подумай, Оуэн. Ты слышал, как он говорил о Дэйви? Когда Джером привез мальчика к нам в Лондон, он строил из себя заботливого отца, но сейчас сбросил эту маску. Совершенно очевидно, что он только рад избавиться от сына.
— Интересно, почему.
— Мне тоже, — отозвался Николас. — Но меня волнует еще один вопрос: кто нас подслушивал?
Лоуренс Фаэторн прилагал все усилия, чтобы не допустить срыва репетиции и наконец заставить комедиантов сосредоточиться. Однако вскоре он поймал себя на том, что и сам не в состоянии собраться. Оно и понятно: суфлер и актер, играющий Родерика Лоулеса, отсутствуют, ученик сбежал.
Эгидиус Пай, появление которого вначале сотворило чудо, сейчас лишь раздражал и отвлекал. Козлом отпущения, как всегда, стал Джордж Дарт.
— Джордж!
— Да, сэр?
— Ты невозможен.
— Неужели, сэр?
— К сожалению. Мне начинает казаться, что ты сошел с ума.
— Я стараюсь как могу, мистер Фаэторн. — виновато мямлил Дарт, которому снова поручили замещать Николаса.
— Плохо стараешься. Что подумает мистер Пай при виде того, как его пьеса летит псу под хвост из-за суфлера-раззявы? Когда ты читаешь текст, вообще ничего не слышно. А когда мы тебя слышим, то не можем разобрать ни слова. А когда наконец до нас доходит, что ты мямлишь, выясняется, что ты подсказываешь реплики совсем из другой сцены!
Актеры расхохотались, Дарт понурился. Барнаби Джилл вступился за него.
— Лоуренс, ты неправ, во всем обвиняя Джорджа, — сказал он.
— Ну конечно же, Барнаби, — всплеснул руками Фаэторн. — Как же я о тебе-то позабыл! Ты у нас весь день витаешь в облаках.