столом приютилась опрокинутая оловянная кружка. Эгидиус Пай выглядел под стать своей комнате. Волосы у адвоката были редкими, в бороде наметилась седина. Двигался он медленно и тяжело, поэтому, хотя ему было лишь под сорок, любой смело дал бы ему все шестьдесят. На черное одеяние спускался белый воротник; от внимания Николаса не ускользнуло, что и то и другое покрывали пятна грязи. Глаза, нос, рот адвоката располагались настолько кучно, что казалось, они сговорились собраться вместе, чтобы в случае опасности вместе дать отпор врагу.

Прикрыв дверь, адвокат указал гостю на кресло у тлеющего очага, который больше дымил, чем грел. Сам адвокат с осторожностью опустился на стул напротив.

— Так, значит, вы член труппы? — с благоговением спросил он.

— Всего лишь суфлер, мистер Пай. Однако мне повезло прочесть «Ведьму из Рочестера». Пьеса великолепна.

— Спасибо! Большое спасибо!.. А как пьеса мистеру Фаэторну? Он разделяет ваше мнение?

— Да, сэр. Именно поэтому он и послал меня к вам.

— Неужто вы хотите сказать, — хрипло зашептал Пай, — что появилась призрачная надежда поставить мою пьесу?

— Надежда отнюдь не призрачная. Есть все основания полагать, что именно так все и произойдет.

— Слава богу!

Эгидиус Пай всплеснул руками, да так и оставил ладони прижатыми друг к другу, словно в молитвенном трепете. Рот его раскрылся, обнажив ряд кривых зубов и большой розовый язык. Казалось невероятным, что этот скучный, неряшливый, бесцветный человек невыразительных лет написал пьесу, буквально искрящуюся юмором и фривольностью.

Теперь, следуя указаниям Фаэторна, нужно было кое о чем предупредить Пая.

— Разумеется, — начал Николас, — имеется ряд определенных условий.

— Все что угодно, добрый сэр. Я на все согласен.

— Хм, несколько странно слышать подобное от адвоката… Нам необходимо заключить договор, и, учитывая вашу профессию, мы ожидали, что вы уделите внимание каждой мелочи.

— Я с радостью и покорностью склоняю голову перед требованиями мистера Фаэторна.

— Но ведь вы автор и имеете по законам кое-какие права.

— Да плевал я на законы! — с неожиданной беззаботностью воскликнул адвокат. — Что они мне дали? Нищету да скуку. Вы видите эти покои, мистер Брейсвелл? Их построил мой отец, который хотел, чтобы его единственный сын выбрал стезю законника. Но только закончились работы, как мой отец, упокой Господь его душу, оставил меня — бедного, бестолкового, не испытывающего ни малейшего желания продолжать семейное дело… Я не люблю его.

— Я так и понял, когда читал вашу пьесу.

— Но так было не всегда, — с печальным видом признался Эгидиус. — Поначалу меня привлекали «Судебные инны»,[2] Когда я, будучи младшим барристером,[3] стал членом Среднего Темпла, я будто вновь поступил в Оксфорд. Работы было много, но как я радовался! Потом меня сделали старшим барристером, а радость новизны постепенно ушла. Теперь, став уже старшиной и олдерменом[4] и получив кое-какую власть, я не могу припомнить, когда я в последний раз получал наслаждение от работы, а не терзался ею… Впрочем, что это я докучаю вам россказнями о своей загубленной жизни…

— Мне, право, очень интересно все то, о чем вы говорите.

— Тогда я вам вот что скажу. Я на дух не переношу адвокатов. Спросите, как я еще не сошел с ума в Среднем Темпле? Меня время от времени спасала компания тех, кто не имел отношения к закону. Таких людей здесь много. Например, сэр Уолтер Роли. Он нередко останавливается здесь, когда приезжает в Лондон. Я даже удостоился чести с ним отобедать. Сэр Френсис Дрейк тоже поддерживает с нами кое-какие связи, хотя видим мы его нечасто.

— Сэр Френсис везде поспевает, — задумчиво улыбнулся Николас.

— Простите, мистер Брейсвелл, но вы говорите так, словно знакомы с ним лично.

— Да, это так. Имел удовольствие путешествовать с ним по свету. Плавание на борту «Золотой лани» стало для меня настоящей школой жизни.

— Расскажите, расскажите! — с жаром попросил адвокат.

— Мистер Пай, давайте в другой раз, ведь я пришел лишь для того, чтобы сообщить вам об изменениях, которые необходимо внести в вашу пьесу, и узнать, согласны ли вы на них. Пока в пьесе слишком много острых углов. С вашего разрешения их можно обойти.

— Ну разумеется! Я буду только рад. Только скажите, что нужно делать.

Николас довольно кивнул, радуясь сговорчивости адвоката.

— Насколько я понимаю, вы уже видели выступления труппы?

— О, много раз. — Пай расплылся в улыбке, вновь выставив на обозрение кривые зубы. — Я провел в «Голове королевы» много часов.

— В таком случае, вы, должно быть, знакомы с работами Эдмунда Худа?

— Источник моего вдохновения!

— Отрадно это слышать, мистер Пай, поскольку он вызвался поработать вместе с вами над пьесой, чтобы выжать из нее все самое лучшее. Вы согласны?

— Согласен?! Это же моя заветная мечта! Лучшего учителя я и представить не могу! Я буду сидеть у него в ногах и благоговейно внимать…

— Учить вас особо нечему. — Николаса немного сбивал с толку пыл адвоката. — Кроме того, время работает против нас. Позвольте мне объяснить.

И Николас вкратце рассказал о приглашении сэра Майкла Гринлифа и о том, что труппа подумывает включить «Ведьму из Рочестера» в свой репертуар. Эгидиус Пай был в полном восторге, а суфлер вздохнул с облегчением. Порой ему доводилось иметь дело с сущими упрямцами, доставлявшими труппе немало хлопот. Иногда авторы и слушать не хотели никаких советов, наотрез отказываясь вносить в свои работы даже ничтожные поправки, а потом дулись, когда пьесы проваливались. Похоже, Пай был не из таких. Однако сговорчивость Эгидиуса требовала проверки.

— Как насчет того, чтобы поменять название? — Николас кинул пробный камень.

— Название?

— Да, мистер Пай. Исходя из того, что нам предстоит выступать в Эссексе, кажется более уместным, если ведьма будет родом, скажем, из Колчестера.

— Почему бы нет? — с готовностью отозвался Пай. — «Ведьма из Колчестера» — ничуть не хуже моего названия. Я согласен. Можете селить ведьму куда угодно, хоть в Портсмут, хоть в Перт, — я возражать не стану. Какая разница, где происходит действие, — суть пьесы от этого не меняется.

— Вот и славно.

Николас принялся объяснять детали договора, который Паю предстояло заключить с труппой, однако адвокат едва его слушал. Преисполненный восторга от перспективы увидеть собственную пьесу в исполнении одной из самых знаменитых трупп, Эгидиус не был склонен вдаваться в подробности. Единственное, чего ему хотелось, — поскорее получить подтверждение того, что поездка в Эссекс состоится.

Чем дольше Николас беседовал с ним, тем больше адвокат ему нравился. Да, Эгидиус оказался совсем не похож на романтического героя, и Николас понимал, что кое-кто из актеров будет насмехаться над ним, однако вместе с тем адвокат обладал многими достоинствами. Он был скромен, умен, готов учиться новому, хорошо разбирался в жизни театра. Эгидиус написал пьесу не для того, чтобы прославиться или заработать, а потому, что ему нравилось сочинять.

Наконец Николас решился задать вопрос, который возник у него еще во время чтения пьесы:

— Скажите, мистер Пай, вы верите в колдовство?

Адвокат сделался похож на епископа, которого вдруг попросили опровергнуть существование Бога. В праведном гневе Эгидиус поцокал языком и покачал головой. Николас кашлянул:

— Похоже, о колдовстве вы знаете немало.

— Знания являются после долгих штудий.