отвечать. Она отзывалась на призывы страсти протяжными стонами любви.

Девон знала, что их разделяет стена непонимания, но вдруг оказалось, что в настоящий момент это не имеет для нее значения — она ощущала лишь поднимавшуюся снизу вверх горячую волну желания.

— Джонатан, — прошептала она, когда он принялся целовать ее шею, а потом коснулся губами впадинки между ключицами, где, как загнанный зверек, лихорадочно пульсировала синяя жилка. Его руки расстегивали пуговицу за пуговицей на ее жакете, а потом взялись за застежки на бюстгальтере. Вот они, сдвинув в сторону кружевные чашки бюстгальтера, коснулись ее грудей и принялись ласкать их, прикасаться к соскам, которые от этих прикосновений припухли и затвердели.

— Я хочу тебя, — хрипло прошептал Джонатан прямо ей в ухо. — Если бы ты знала, как я тебя хочу.

Девон притянула голову Джонатана к себе, и они слились в долгом поцелуе. Она чувствовала, как руки Джонатана спускаются вниз, к подолу ее юбки, поднимают вверх ее край и обнажают бедра. Нащупав черный кружевной пояс, Джонатан на мгновение замер, а потом издал хриплый, глубокий стон. Его руки задвигались снова, они стягивали вниз крохотные черные трусики — единственное препятствие, отделявшее их от ее восхитительных глубин. Трусики упали на пол и Девон, сделав грациозное движение, переступила через них. Она почувствовала, как Джонатан провел рукой по внутренней стороне ее бедер. Потом его палец скользнул в тесную влажную пещерку.

— Какая горячая!

Девон громко застонала.

— А ведь тебе нравится. Нравится!

— Да, — прошептала она, не пытаясь уже себя останавливать.

— А так еще лучше? — Джонатан ввел в нее еще один палец одновременно поглаживая распустившийся бутон плоти перед входом в пещерку.

— Да… да… так.

Девон услышала, как, прожужжав, расстегнулась молния у него на брюках, после чего он приподнял ее бедра, так, чтобы ей было удобно охватить его талию ногами, и вошел в нее, стараясь проникнуть как можно дальше в ее заповедные глубины.

— О Господи!

Руки Джонатана, подхватив ее, помогали ей удерживаться в этой, казалось бы, такой неудобной позе, одновременно сообщая ритм ее телу и раз за разом снова опуская ее на пылающую мужскую плоть. Ими овладело безумие страсти. Девон мотала головой из стороны в сторону и громко стонала. Как раз в тот момент, когда она поняла, что Джонатан вот-вот взорвется, и сама уже начала подниматься к вершинам наслаждения, Джонатан остановился.

— Обними меня за шею покрепче, — скомандовал он. Когда Девон подчинилась, он отнес ее к маленькому антикварному столику и усадил. Он по-прежнему находился в ней, а ее ноги надежно охватывали его талию, сцепившись у него на пояснице замком. Джонатан стащил с нее жакет и черный кружевной бюстгальтер. Его сильные смуглые ладони легли на ее груди, и он снова задвигался в такт избранному ими ритму. Теперь Девон уже не стонала, а почти рыдала. Она выгнула спину и впилась ногтями в его плечи, но Джонатан продолжал свои движения, не останавливаясь ни на секунду.

— Вот так, вот так! — приговаривал он, по-видимому, сам не замечая этого.

Услышав эти слова, Девон почувствовала острую боль. Она проистекала из ее тяги к этому человеку, которая так долго оставалась под спудом и не получала удовлетворения.

— О, Джонатан, Джонатан… — Она взлетела на самую вершину телесных радостей, когда, казалось, и сама смерть не страшна. По ее венам растекалось жидкое пламя, а в глазах вспыхивали, чередуясь, оранжевые и белые сполохи. Последовавшая вслед за этим сладостная волна освобождения заставила все ее тело затрепетать.

В этот момент Джонатан тоже достиг пика наслаждения и излился в нее, содрогаясь и издавая протяжные стоны. И потом еще некоторое время они оставались в объятиях друг друга, словно образуя единое существо. Наконец Джонатан вышел из нее и, отстранившись, застегнул молнию на брюках. Его сильные руки подняли Девон, предварительно освободив ее ноги от черных туфель на высоких каблуках. Перенеся ее в спальню и уложив на край кровати, Джонатан сбросил с себя одежду. Девон тоже не теряла времени даром, успев за этот краткий промежуток времени стащить с себя юбку и отстегнуть и спустить с ног чулки.

Сорвав с постели покрывало, Джонатан отбросил его в сторону и забрался в постель, подмяв Девон под себя. Гнев подхлестнул бушевавшую в нем страсть, и его огромная плоть снова наполнилась кровью и затвердела, и он резким и сильным движением проник в нее. Руки Девон взлетели к его плечам и охватили их так, что она почувствовала напряжение его мышц, перекатывавшихся под кожей. Вновь всю ее охватил жар желания.

Девон казалось, что внутри у нее уживаются несколько сущностей. Одна из них, опиравшаяся на логику и разум, призывала немедленно остановиться и не допустить, чтобы ее сердце вновь попало в сладкий плен к Джонатану, другая же — чувственная и страстная — требовала, чтобы Девон растворилась в своем чувстве и отдалась на волю страстей, прилепилась к Джонатану и осталась с ним навсегда.

Именно эта страстная сущность в данный момент одерживала верх, отвечая на каждое движение Джонатана, принимая навязанный им ритм и все правила затеянной им любовной игры.

Когда же праздник их любви закончился, объявилась третья ее ипостась, мягкая и любящая, и Девон разразилась рыданиями, в то время как Джонатан, высвободившись из ее объятий и поднявшись на ноги, принялся натягивать на себя одежду.

— Больше ты в клинику не пойдешь. Я не позволю тебе этого сделать, — проговорил он обманчиво спокойным голосом.

Девон вытерла слезы, сожалея, что он видел это проявление ее слабости.

— Как знаешь. Я уже выяснила все, что хотела.

Пальцы Джонатана, застегивавшие ворот рубашки, замерли.

— Он рассказал тебе про пожар?

— Да, рассказал.

Джонатан, повернувшись, холодно взглянул на нее.

— И что же нового ты узнала?

Девон постаралась успокоиться и не дать ему почувствовать, что у нее внутри все дрожит.

— Ничего особенного по сравнению с тем, о чем уже писали в газетах…

— А еще?

— Он сказал, что ему никто не верит… а потом расплакался. Джонатан наклонился над ней, упершись ладонями в спинку кровати.

— Алекс заплакал? Это правда?

— Да, но в этом же нет ничего страшного, правда? Мне кажется, ему давно хотелось рассказать кому-нибудь об этом.

— Черт бы тебя побрал, Девон Как тебе в голову могло прийти такое — расспрашивать ребенка о том, что приковало его к инвалидному креслу, возможно, до конца жизни!

Девон присела на кровати, подтянув простыни вверх, чтобы прикрыть грудь. Она ощутила, как ее захлестывает чувство вины.

— Не верю я, чтобы это могло причинить мальчику вред. Мне кажется, ты его недооцениваешь, так же как и свою тетушку. Алекс — очень умный мальчик, и травма никак не сказалась на его интеллекте. То, что он прикован к инвалидному креслу, не означает, что с ним нельзя поговорить по душам.

Но Джонатан злился все больше.

— Он же мой сын, как ты не понимаешь! Он для меня — все. А ты за моей спиной проникла в больницу и вызвала его на разговор, который, возможно, отразится на его здоровье. Ты предала меня.

— Неправда! Я люблю тебя Теперь она знала об этом наверняка, точно так же как знала, что теряет его. — У нее перехватило горло. — Я не сделала Алексу ничего дурного. Мы просто разговаривали. Сам подумай, чем это могло ему повредить?

Джонатан некоторое время с подозрением изучал ее лицо.

— Пытаешься меня уверить, будто не понимаешь, о чем речь?