— В сущности… я не сомневаюсь в том, что он погиб… Я в этом уверен; во всяком случае теперь-то уж он, наверное, погиб! — продолжал Кранц, растягивая слова и как бы рассуждая сам с собою. — Да, да… но вот что я попрошу вас, комендант, позвольте нам подумать до завтрашнего утра!

— Хорошо! — отрезал комендант. — Уведите их!

— Но только не в подземелье, г. комендант, ведь мы же в сущности не пленные, — сказал Кранц, — и если вы желаете, чтобы мы исполнили ваше желание, оказали вам маленькую услугу, то, конечно, не станете дурно обращаться с нами!..

— Путь вы будете свободны эту ночь, а утро покажет, быть ли вам пленными или нет: ведь по вашему же показанию, вы подняли оружие против нас; а вольно ли или невольно, это еще не доказано.

Филипп и Кранц откланялись коменданту и поспешили на вал подышать свежим воздухом.

Луна еще не взошла, и было темно; они уселись на парапете и наслаждались, чувствуя себя свободными людьми. Кругом лежали, сидели и стояли солдаты, и из предосторожности они разговаривали между собой вполголоса.

— На что ему понадобилось такое удостоверение? — спросил Филипп. — И почему вы, Кранц, сочинили всю эту историю?

— Я много думал о судьбе вашей красавицы жены, Вандердеккен, и сердце у меня сжалось, когда я услышал, что ее отвезли в португальскую колонию и военный форт. Посмотрите кругом на этих ужасных, безобразных женщин и сравните с ними вашу жену! А этот напыщенный, франтоватый маленький комендант разве не из тех, кто с первого же взгляда влюбляется в хорошенькую женщину? Когда он пожелал получить удостоверение в вашей смерти, я сразу понял, что оно ему нужно для того, чтобы побудить вашу жену стать его женой. Это все ясно, как день, но только нам прежде всего надо узнать, где она! Если бы мы только могли разыскать этого солдата Педро, от него можно бы разузнать кое-что!

— Я уверен, что она здесь! — воскликнул Филипп.

— Это, конечно, возможно, но что она жива, в этом я уверен! — сказал Кранц.

Между тем взошла луна и залила своим бледным трепетным светом и море, и валы, и всю окрестность. В это время они услышали за собой чьи-то шаги, и кто-то обратился к ним с приветствием:

— Доброй ночи, синьоры!

Они обернулись, и Кранц сразу узнал того солдата, с которым они беседовали до своего свидания с комендантом.

— Доброй ночи, друг мой, — отозвался Кранц, — теперь, слава Богу, вам не придется запирать нас на засов!

— Я весьма удивлен, — проговорил солдат, понизив голос, — это так не похоже на нашего коменданта; он очень любит проявлять свою власть и правит здесь, словно какой-нибудь падишах!

— Вы не думаете, что он может нас здесь услышать? — спросил Кранц.

— О, нет! Он сейчас, вероятно, ужинает с офицерами и едва ли скоро выйдет из-за стола!

— Это красивый остров, и природа здесь приятная! — продолжал Кранц. — Нравится вам здесь? Давно вы состоите в этом гарнизоне?

— Почти тринадцать лет! — ответил солдат. — Что касается меня, то мне здесь все надоело и опротивело. У меня в Опорто остались жена и дети, и я даже не знаю, живы ли они еще теперь. Вести сюда доходят так редко!

— Вы думаете вернуться на родину и свидеться с ними?

— Ах, синьор, ни один португальский солдат не возвращался еще отсюда живым на родину. Нас забирают на пять лет, но все мы складываем свои головы здесь…

— Это весьма печально!

— Да, синьор, — продолжал солдат. — Это не только печально, а и жестоко; кроме того, ведь это обман и насилие над свободным человеком! Я уже не раз собирался приставить дуло своего ружья к виску, но знаете, пока человек жив, жива в нем и надежда!

— Совершенно верно, мой друг, и мне вас душевно жаль! Вот у меня остались два червонца; я даю вам один из них; быть может, вам представится случай переслать] эту малость вашей бедной жене и деткам!

— А вот еще один от меня! — прибавил Филипп, подавая ему еще один золотой.

— Да сохранят вас все святые, синьор! — воскликнул солдат. — Хотя жена моя и дети едва ли получат когда-нибудь эти деньги, все же благодарю вас за ваше доброе отношение!

— Кстати, — заметил как бы мимоходом Кранц, — вы упоминали об одной молодой женщине европеянке! Что вы хотели сказать о ней, когда нас прервали?

— Это была очень красивая женщина, и наш комендант был сильно влюблен в нее!

— Где же она теперь?

— Она отправилась в Гоа вместе с одним приезжим патером, который знал се раньше. Звали этого патера о. Матиас, славный такой старик; он еще преподал мне отпущение грехов, когда был здесь!

— Так вы говорите, что комендант был влюблен в молодую женщину? — продолжал Кранц.

— Да. он положительно с ума сходил по ней; бродил за ней, как тень, по целым дням, и если бы не патер Матиас, он ни за что не отпустил бы ее отсюда, хотя и знал, что у нее есть муж.

— Так она отправилась в Гоа?

— Да, и, вероятно, была очень рада, что ей удалось вырваться отсюда; ведь, наш комендант очень докучал ей, а она, как видно, сильно тосковала по своем муже. Вам неизвестно, синьоры, жив ее муж?

— Нет, мы ничего не знаем об этом; хотя мы плавали с ним на одном судне, но давно ничего не слышали о нем!

— Ну, если он жив, то я от души желаю, чтобы он не попал к нам сюда: если он будет во власти нашего коменданта, то ему придется очень несладко. Этот человек ни перед чем не остановится, а здесь над ним нет высшей власти. Он смелый и отважный господин, несмотря на свой малый рост, надо отдать ему справедливость; но чтобы обладать этой женщиной, он рискнет, чем угодно, а муж — это очень серьезное препятствие! Однако лучше мне не оставаться так долго с вами, — добавил солдат, — в случае, если я понадоблюсь вам, вы всегда можете позвать меня; мое имя Педро. Спокойной ночи, синьоры, и тысяча благодарностей! — и солдат удалился.

— Во всяком случае, мы приобрели себе друга, — сказал Кранц, — а это никогда не мешает; кроме того, получили от него немаловажные сведения.

— Даже очень важные! Мы теперь знаем, что Амина отправилась в Гоа с патером Матиасом; теперь я уверен, что она в безопасности. Это прекраснейший человек, отец Матиас, и я могу быть спокоен.

— Да, все это так, но не забывайте, что вы сами в руках вашего смертельного врага. Мы должны покинуть этот форт как можно скорее. Завтра мы должны подписать это удостоверение; оно не может иметь значения для нас, так как мы, вероятно, будем раньше в Гоа, чем туда придет эта бумага; кроме того, даже известие о вашей смерти не заставит вашу жену стать женой этого иссохшего маленького сухаря с большими усами.

— Я в этом уверен! Тем не менее это известие может причинить ей большое горе!

— Во всяком случае не худшее, чем ее теперешняя неуверенность и опасения. Но что рассуждать об этом: подписать удостоверение мы должны. Я подпишусь Корнелиусом Рихтером, третьим младшим помощником, а вы — Жакобом Вантритом, помните это!

Усталые и измученные переживаниями последних дней, Филипп и Кранц улеглись рядом друг подле друга и вскоре заснули. Рано поутру наши друзья были разбужены громким голосом маленького, но грозного коменданта и лязгом его громадного, не по росту, длинного меча о каменные плиты мостовой крепостного двора. Он кричал на солдат, угрожал одним заключением в карцер, другим усиленными работами, словом, проявлял свою начальническую власть. Увидя Кранца и Филиппа, он коротко и сухо приказал им следовать за собой. Развалясь на своем диване, маленький комендант спросил их, согласны ли они подписать удостоверение или предпочитают вернуться в подземелье башни? Получив желанный ответ комендант тотчас же потребовал бумагу и перо, приказал составить удостоверение и предложил Кранцу и Филиппу подписать его по всем правилам. Заполучив этот документ, маленький усач остался до того доволен, что предложил Кранцу и Филиппу остаться позавтракать с ним. За столом он снова подтвердил свое обещание предоставить им возможность вернуться на родину с первым судном, которое зайдет сюда.