теперь мы не пустим его ходить на воле, будьте уверены!

Ван-Строом, соразмерявший свое чувство важности и величавости с внушительностью своего внешнего вида, и, вероятно, почувствовавший, что величие, лишенное своих внешних атрибутов, не более, как забавная шутка, счел за лучшее последовать приглашению капитана и спустился в его каюту. Не без хлопот и с помощью нескольких матросов удалось, наконец, вытащить медведя из каюты, хотя он всячески сопротивлялся тому: у него оставалось еще немного меда высосать из пышных буклей парика. Временно его поместили в карцер, так как он был застигнут на месте преступления грабежа и разбоя в открытом море.

Это новое приключение суперкарга служило темой разговора в течение целого дня, так как никакой работы на судне не было из-за мертвого штиля, опять положившего судно неподвижно на сонной волне.

— Солнце заходит красным, — сказал Филипп капитану, стоявшему вместе с Хиллебрантом на корме, — еще до утра подымется ветер, не правда ли?

— Я тоже так думаю, — заметил капитан, — но мне кажется странным, что мы не повстречали ни одного из наших судов. Их все должно было загнать сюда же!

— Но может быть они успели уйти дальше нас! — возразил старший помощник.

— Недурно было бы, если бы и мы сделали то же самое! — проговорил Клутс. — Плохо нам вчера пришлось и, как видите, выходит, что слишком мало ветра, пожалуй, чуть ли не хуже, чем слишком много!

Едва докончил он эти слова, как среди матросов, стоявших кучками вдоль борта и бесцельно смотревших вперед, вдруг послышался неясный шум.

— Судно!.. Да нет же!.. Какое тут судно!.. А ведь и в самом деле судно, ребята! — раздавались голоса.

— Они думают, что видят судно! — доложил Шрифтен. — Хи! Хи! Выдумали тоже!..

— Где? — спросил капитан.

— Вон там, в тумане! — отвечал рулевой, указывая на самую темную часть горизонта. Солнце уже село и кругом было темно.

Капитан, Хиллебрант и Филипп напрягли свое зрение, стараясь разглядеть что-нибудь на горизонте в указанном направлении, и им также показалось, что они видят как будто судно. И странно, мрак постепенно как будто рассеивался вокруг того места, где находилось предполагаемое судно, и в той части горизонта появился слабый мерцающий свет.

На воде не было ни малейшего дуновения ветерка: море лежало спокойно, как зеркало. Судно вырисовывалось все яснее и яснее, пока его корпус, мачты и снасти не стали отчетливо видны. Наши моряки протирали себе глаза, чтобы убедиться, что это им не кажется: им с трудом верилось, что они действительно видят перед собою судно. В самом центре светлого пятна на расстоянии всего каких-нибудь трех миль действительно было большое судно, но хотя на море был полнейший штиль, оно как будто боролось с бурей, то погружаясь носом в воду, то высоко вздымаясь, точно над валом, над совершенно гладкой поверхностью. Оно как будто медленно двигалось вперед, гонимое ветром. С каждой минутой оно видно было яснее, наконец стало ворочать через фордевинд и подошло так близко, что с «Тер-Шиллинга» можно было различить людей на судне и пенящуюся под кормой воду, слышать резкий свисток его боцмана и скрип мачт. Вдруг мрак как-то разом спустился, и в несколько секунд от судна не осталось и следа; оно словно растаяло или потонуло во мраке.

— Царь Небесный! — воскликнул Клутс. — Что это такое?

Вдруг Филипп почувствовал, что на его плечо опустилась чья-то рука, и могильный холод пронзил его с головы до ног. Обернувшись, он увидел за собой одноглазого Шрифтена, который крикнул ему в самое ухо:

— Филипп Вандердеккен, это «Летучий Голландец»!..

Внезапный густой мрак, сменивший бледный свет на горизонте, сделал все окружающие предметы еще более неясными и фантастическими. С минуту никто на судне не проронил ни слова. Некоторые все еще продолжали напрягать зрение, уставившись в ту точку, где всего за минуту было судно; другие, напротив, отвернулись, и в душе их родились мрачные, недобрые предчувствия.

Первым прервал молчание старший помощник Хиллебрант. Обернувшись к востоку и заметив свет на горизонте, он как будто встревожился и, схватив Филиппа за руку, воскликнул:

— Что это такое?

— Это только месяц, прорезывающийся сквозь тучи, — ответил тот.

— Ну, — проговорил Клутс, — мне об этом говорили раньше, но я смеялся над тем, кто мне рассказывал эти вещи, а теперь я своими глазами видел!..

Филипп ничего не ответил, сознавая, что этот призрачный корабль действительно явился им и чувствуя себя как бы виноватым в том.

Между тем месяц окончательно выплыл из-за облаков и теперь изливал свой мягкий, серебристый свет на тихо дремлющий, сонный океан. Все невольно обратили свои взоры на то место, где в последний момент видели судно, но кругом царил мертвый штиль и полное безлюдье.

Шрифтен все еще оставался здесь и теперь, приблизившись к капитану и оглядевшись кругом сказал:

— Мингер Клутс, как лоцман этого судна, я считаю своим долгом предупредить вас, что надо ждать самой дурной погоды, что вам следует быть готовым ко всему!

— Дурной погоды? — повторил Клутс, как бы пробудившись от сна.

— Да, самой дурной погоды; еще не было судна, которое бы повстречалось с этим, что мы сейчас видели, и не претерпело бы вскоре после того всяких невзгод и несчастий. Даже самое имя Вандердеккен — приносит несчастье, хи! хи!..

Филипп хотел было возразить на этот злобный намек, но язык его не шевелился.

— Что общего имеет с этим имя Вандердеккен? — строго возразил Клаутс.

— Да разве вы не слыхали? Ведь капитан того судна, которое мы сейчас видели, тоже мингер Вандердеккен. Он то и есть «Летучий Голландец»!

— А почему это вам известно, лоцман? — спросил Хиллебрант.

— Мне известно не только это, но еще и многое другое! Только это долго вам рассказывать, — продолжал Шрифтен, — ну, да теперь я предупредил вас, как того требовал мой долг, о дурной погоде, а остальное уже ваше дело! — и Шрифтен спустился вниз по кормовой лестнице.

— Видит Бог, я еще никогда в жизни не был так смущен и взволнован, как теперь, — сказал Клутс, — и не знаю, ни что думать, ни что сказать. А вы что думаете, Филипп, разве это не было нечто сверхъестественное?

— Мне это кажется несомненным, — подтвердил Филипп.

— Посмотрите, — сказал Хиллебрант, — как эта гряда туч поднялась вверх за эти пять минут! Месяц прорвался сквозь облака, но они сейчас опять поглотят его. А видите вон там, на северо-западе, сверкает молния, гроза идет сюда?!

— Ну, детушки, бороться со стихиями я умею не хуже любого другого и всегда сделаю все, что могу. Бури и ветры не напугают меня, но такие предупреждения, как сегодняшнее, признаюсь, мне не по душе. На душе у меня тяжело! Пошлите-ка, Филипп, вниз, за моей бутылочкой шнапса, чтобы прояснились немного мои мысли!

Филипп был рад этому поручению, как удобному случаю уйти к себе; он чувствовал потребность остаться один на несколько минут, чтобы окончательно овладеть собой и собраться с мыслями. Появление «корабля-призрака» страшно потрясло его, не потому, чтобы он до сих пор не верил в его существование, а потому, что быть так близко к этому судну, видеть его своими глазами, то судно, на котором его отец нес свою страшную кару, на котором, несомненно должна была совершиться и его собственная судьба, невольно произвело на него потрясающее впечатление. И когда он услышал свисток боцмана на «корабле- призраке», то, напрягая изо всех свой слух и зрение, старался уловить приказание капитана, услышать голос отца, увидеть хотя бы только очертания фигуры и одежды его отца на палубе таинственного судна.

Отослав юнгу с флягой шнапса наверх к капитану, Филипп поспешил запереться в своей каюте и, зарыв