— Дело твое, но я бы не советовал соглашаться. Это тот самый агент DEA, что участвовал в твоем аресте? Он тебя допрашивал?

— Да, немного. Только он и допрашивал.

— Вот как?! Он нарушил американский закон! — воскликнул Кац.

— Что за закон? — заинтересовался я.

— Поправку Мэнсфилда. Ее приняли несколько лет назад, чтобы воспрепятствовать участию агентов DEA в допросах с пытками, как было в Мексике. Уж они там повеселились, туша сигареты о яйца американских наркодилеров. Сотрудникам правоохранительных органов США больше не разрешается проводить аресты и допросы за границей. Ловато круто обломался. Благодаря этому ты можешь избежать экстрадиции.

Я обрадовался, но Луис Морель, похоже, не разделял моего воодушевления.

— Ты знаешь, что тебя подставил лорд Мойнихан? — спросил Кац.

— Я знаю, он намеревался это сделать. Но я никогда не имел с ним общих дел и не говорил ничего лишнего.

— Он главный свидетель обвинения, но испанские суды не принимают в расчет показания соучастников преступления, особенно провокаторов, так же как и телефонные разговоры. Чтобы добиться твоей экстрадиции, необходимо доказать, что для возбуждения дела есть достаточно серьезные доказательства, признаваемые таковыми испанскими судами. Что они могут предъявить? Практически ничего. Что касается Джуди, ее отпустят сразу же. Джуди обвиняют в сговоре, а испанский закон не предусматривает наказания за сговор. Все договоры об экстрадиции включают оговорку о «двойной преступности». Испания не может выдать Джуди Соединенным Штатам, пока деяние, в котором ее обвиняют американцы, не будет признано преступным по испанским законам. Например, если бы Саудовская Аравия потребовала моей экстрадиции на том основании, что я употреблял алкоголь, пока молился в Мекке, ни одна страна, где алкоголь легален, меня не выдала бы. Кодекс Наполеона98, положенный в основу испанского законодательства, не предусматривает такого преступления, как сговор. Испанцы должны ее освободить, по крайней мере отпустить под залог, пока Национальный суд в Мадриде не откажет в ее экстрадиции. Думаю, и в твоем случае можно было бы упирать на принцип «двойной преступности», хотя, конечно, это зависит от характера обвинений. Я с надеждой взглянул на Мореля.

— Ты согласен, Луис? — спросил Кац.

— В отношении Джуди, наверное, да. Но испанцы не хотят злить Америку. Предотвратить твою экстрадицию, Говард, будет сложно. Думаю, нам пора. Сейчас вернется сеньор Мехуто. Мы придем завтра.

Поблагодарив Мехуто, они ушли. Директор привел с собой заключенного, который прекрасно говорил и по-английски, и по-испански. Мехуто хотел задать мне несколько вопросов.

— Директор хочет знать, будешь ли ты отвечать на вопросы прессы.

— Нет.

— Директор понял так, что ты хочешь встретиться с женой.

— Да. Это возможно?

— Тут вот какое дело: журналисты — друзья директора. Если ты с ними встретишься, он оставит тебя наедине с женой на двадцать минут.

Очевидно, журналисты хорошенько «подмазали» Хоакина Мехуто.

— Хорошо, я с ними встречусь.

— Директор распорядится, чтобы привели твою жену.

Сопровождаемый одним лишь этим заключенным, я проследовал в комнату, где стояло несколько стульев, стол и диван, присел. Привели Джуди. Она ужасно выглядела и была очень расстроена:

— Говард, что происходит? Я не собираюсь разговаривать с журналистами. Ты читал это дерьмо, что про нас написали в газетах?

— Джуди, это был единственный способ с тобой встретиться. Сочувствие общественности нам поможет.

Дверь широко распахнулась, и в помещение вломилось не менее тридцати журналистов. Отпихивая друг друга, они щелкали вспышками, устанавливали диктофоны на стратегические позиции. Нам бросили сигарет и засыпали вопросами.

Я повторил заявления, сделанные в Олд-Бейли и Управлении налоговых сборов. Заверил, что не участвовал в контрабанде марихуаны с 1973 года. Конечно, у меня оставались друзья среди тех, кто этим занимался, и я активно выступал за легализацию марихуаны, но те скромные капиталы, которыми я владею, заработаны честным путем — как доходы от туристического бизнеса, различных коммерческих компаний и финансовых проектов. Я аккуратно описал подробности моего ареста, решительно заявил, что Джуди невиновна, и обратился к испанским властям с просьбой ее отпустить.

Бесконечные вопросы про одно и то же нас утомили. Джуди была на грани срыва и слишком ослабела, чтобы сдерживать слезы. Журналисты ушли. Нас с Джуди оставили вдвоем на двадцать минут. От усталости и нервного потрясения мы способны были только смотреть друг другу в глаза и держаться за руки.

— Вытащи меня из этого кошмара, Говард! — взмолилась Джуди, когда за нами пришли. — Ради бога, верни меня к детям!

Меня отвели в душевые — один из журналистов заметил, что я весь пропах застарелым потом. Естественно, мне давно следовало помыться. Мыла в душевых не было, но все равно стало легче. Стараясь не замочить дурь, я выкурил один из тех трех косяков, которые дал Роджер. Мне вспомнились массажные салоны Бангкока и тайваньские бани. Ничто не вечно...

На следующее утро, после отменного завтрака, меня отвели в кабинет Мехуто. Тот же заключенный перевел:

— Директор хочет узнать, готов ли ты дать интервью его друзьям-тележурналистам. Ты снова сможешь встретиться с женой. Если согласен, директор сейчас тебя проводит на встречу.

Джуди выглядела хуже некуда. Ввалилась команда Ти-Ви-Эй-Эм. Интервью представляло собой повторение вчерашней пресс-конференции. Мы оба потребовали освобождения Джуди, которая без вины терпит мучения вместе с нашими детьми. То же самое было сказано журналистам испанского телевидения. И каких-то еще телекомпаний. Нам дали посмотреть дневные газеты. Одни сообщения били на дешевую сенсацию, другие выражали сочувствие. Боб Эдвардес, верный дружбе, дал длинное интервью «Дейли миррор», в котором отзывался обо мне как о человеке спокойном, преданном семье, ведущем скромную жизнь. Попадались и совершенно нелепые публикации. Пара бульварных газетенок утверждала, будто Джеффри Кенион принимал принца Чарлза и принцессу Диану на банкете в «Уэллиз». «Тайме» напечатала статью о том, как сорвалась попытка DEA выкрасть меня с Филиппин и увезти в Америку, обойдя тем самым процедуру экстрадиции. Интересно, почему им это не удалось? По всей видимости, власти Великобритании воспротивились похищению британского подданного на иностранной территории.

Выпавшие нам с Джуди двадцать минут снова протекли в горестном молчании. Мы еще не отошли от шока.

Вечером меня навестили адвокаты. Кац назвал новые имена арестованных: Пэтти Хейз (подружка Эрни), Уивонна Мейер-Уиллс (жена Джерри), Ронни Робб, Филип Спэрроухок. DEA также охотилась за Джимом Хоббсом, Джорджем Лэйном, Салимом Маликом, Брэдли Александером (о котором я никогда даже не слышал), Джерри Уиллсом, Риком Брауном. Кац обратился к помощнику федерального прокурора О'Нилу с просьбой назначить Джуди залог и был намерен потребовать копию обвинительного акта. Нас уже четыре дня держали за решеткой неизвестно за что. Друг Каца из Мичигана пообещал связаться с экспертом по RICO, но сам Майкл попрежнему не знал, что это такое. Кац и Морель намеревались увидеться со мной на следующий день.

В ту ночь мне удалось поспать несколько часов. Я пробудился освеженным. Была пятница, 29 июля. Я был голоден и ждал, когда прикатят тележку с завтраком. Вместо нее появился тюремный надзиратель, из старших по званию, достаточно хорошо говоривший по-английски. Открыв камеру и клетку, он сказал:

— Говард, пожалуйста, собери свои вещи. Тебя переводят.

— Куда? — спросил я.

— Этого я тебе сказать не вправе.

— Можно мне увидеть жену?