Конституционного суда. Эта юридическая канитель отнимала уйму времени.

В конце июля по испанскому национальному телевидению про меня показали сорокаминутный документальный фильм, проникнутый сочувствием к моему положению. За ним последовали десятки писем от испанских граждан. Каких только предложений они не содержали, начиная с оплаты моих судебных издержек и кончая близким знакомством с самой знойной сеньоритой из всех, что мне когда-либо снились. Испанцам было стыдно за то, что власти выдают меня Америке.

После телевизионной программы Эмбер, Франческа и Патрик навестили меня, а потом Джуди. Они знали, что это последняя встреча с матерью перед ее отправкой в Америку, и девочки были очень напуганы. Патрик казался счастливым, но не произнес ни слова с нашего ареста год назад. Эмбер и Франческа весь вечер всхлипывали, сидя у меня на коленках.

— Папочка, мы увидим тебя здесь, когда мамочка уедет?

— Конечно, любимые мои. Вы сможете приходить ко мне каждые два месяца. Очень скоро мы снова увидимся.

Я ошибся. Прошло почти пять душераздирающих лет, прежде чем я увидел их вновь.

На прогулке ко мне подошел Жак Канаваджио:

— Марко Поло, я не могу тебе помочь. Мне сказали, что если кто-нибудь из моих людей скажет, будто ты участвовал в ливанской поставке на Коста-Брава, эти американские свиньи потребуют моей экстрадиции, как члена твоего картеля. Эти ублюдки из DEA — сумасшедшие.

— Понимаю, Жак. Не переживай.

— У тебя всегда будет друг на Корсике, Марко Поло. Не забывай об этом.

Вслед за Жаком подвалил Дарин Буфалино:

— Здорово, англичанин! Что новенького?

— Я не англичанин. Уэльсец. Это вы, янки, все одинаковые.

— Я не янки. Наполовину ирландец, наполовину итальянец.

— А в чем разница?

— Ты сам это начал, англичанин, но послушай. Через несколько дней меня собираются выдать старым добрым Штатам. Могу я тебе чем-нибудь там помочь? Я буду в тюрьме, но у меня есть связи, Говард, ты знаешь.

Я решил держать свою австралийскую защиту в секрете и опасался пересылать результаты своих изысканий через Густаво. Кроме того, хотел пустить агентов DEA по ложному следу, чтобы потом застичь их врасплох.

— Дарин, ты готов слить кое-какую информацию DEA? Ложную информацию. Никто, кроме них, от этого не пострадает. Ты бы меня здорово выручил.

— Послушай, чувак, я полностью тебе доверяю. Но если я сделаю такое, в досье напишут, что я стукач, козел. Это может подпортить мои планы на будущее. Что угодно, только не это.

Криминальная этика, черт ее дери... Нужно придумать что-нибудь другое. Я поделился своей проблемой с Джоном Парри.

— Ничего сложного, Говард. Изложи фальшивую версию защиты на бумаге. Если, упаси бог, тебя повезут в Америку, возьмешь эти записи с собой. Во Флориде ублюдки из DEA непременно их у тебя отберут. Снимут копии и вернут, как ни в чем не бывало. Посчитают, что разделались с тобой. А потом ты им выдашь свою настоящую защиту.

Это был разумный совет.

Джуди улетела. Прямо перед посадкой на самолет в международном аэропорту Мадрида ей разрешили отправить мне телеграмму. «Молись за меня», — написала Джуди. Я молился, плакал и слышал рыдания своих детей.

Дарина Буфалино отправили в Бостон. Еще немало заключенных, сидевших вместе со мной, выдали разным странам. Роджер всех просил, чтобы черкнули письмецо и подробно описали процедуру перевозки. Несколько писем дошло.

— Позволь сказать тебе кое-что, приятель. Сбежать из этого аэропорта в Мадриде как два пальца обоссать. Если я сделал это в Амстердаме, то и здесь с божьей помощью не оплошаю.

— Роджер, здесь на тебе будут наручники.

— Послушай, я был в наручниках, когда выпрыгнул из окна в суде Пальмы. Насрать на них! И потом, полицейские снимают наручники в зале отправлений. Готов поспорить, ни там, ни в самолете ты в жизни не видел парня в наручниках. Чертовски уверен, что так. Я просто пересяду на другой самолет. Может, полечу прямо в Южную Африку. Эх, не могу дождаться этой поездки в аэропорт!

Вскоре после нашего разговора Роджера выдали Германии, куда его доставили на машине. Как и планировалось, он признал себя виновным, донес на меня и Мак-Канна. Немецкий суд дал ему семь лет, которые он должен был отбывать в тюрьме строгого режима в Любеке.

В пятницу 31 октября ко мне пришел Густаво, взволнованный и злой:

— Невероятно! Просто невозможно! И апелляционный, и Конституционный суд отклонили наши иски против экстрадиции. Аксьбн популяр тоже не прошел. Обычно на рассмотрение таких дел уходят годы. В твоем случае решение принято практически мгновенно. Беспрецедентно.

— Осталась еще какая-нибудь лазейка, Густаво, или меня отправляют в Майами?

— Еще нет постановления Верховного суда. Тебя не должны выслать, пока дело на рассмотрении. У меня есть кое-какие наметки. Обсудим их в понедельник. В выходные попытайся просто расслабиться.

На следующий день я работал над фальшивой защитой, призванной сбить DEA с толку. Документы, относящиеся к австралийской версии, и доскональный анализ каждого пункта доказательств обвинения я отдал Густаво. Фальшивка сводилась к следующему: после того как я поработал на мексиканскую разведку и отбыл срок за операцию 1973 года, МИ-6 отправила меня на Хайберский проход. США и Великобритания взяли курс на поддержку моджахедов в оккупированном СССР Афганистане. Помимо официальной финансовой помощи оказывалось тайное содействие незаконному сбору денег за счет экспорта афганского гашиша. В 1986 году груз гашиша пришел от моджахедов, о чем говорит клеймо на каждом куске. Вполне очевидно, что в поставке через «Американ президент лайн» в 1984 году замешано ЦРУ. Я не нарушал американских законов. В Пакистане выполнял поручения МИ-6 и ЦРУ, помогая избавить мир от коммунистической заразы. Винить меня за это чудовищно.

В папку с надписью «Попытайся по возможности использовать» я вложил вырезки из газет: сообщения о том, как «горячие деньги» ЦРУ попали к афганским повстанцам, как ИРА покупала у моджахедов «стингеры»; статьи об угоне ООП американского авиалайнера со взлетной полосы аэропорта Карачи, о базах моджахедов на Хайберском проходе, где обучали арабских и филиппинских террористов; материалы журналистских расследований обстоятельств гибели президента Зия-уль-Хака. До кучи прибавил полную чепуху про коммунистическую ячейку в Непале, которая будто бы контролирует мировые поставки гашиша.

Агенты DEA ожидали, надо думать, чего-то подобного.

В воскресенье всю первую половину дня я провалялся на кровати, дымя косяками. В четыре часа, когда нас заперли по камерам, чтобы мы поели, в дверь вежливо постучал один из дружелюбных, молодых и говоривших по-английски фунсионариос.

— Марко Поло, пожалуйста, собирай вещи, — сказал он. — Ты сейчас уезжаешь. Я вернусь через двадцать минут, когда откроют все камеры. Пожалуйста, будь готов к этому времени.

Шаги фунсионарио смолкли, а меня затрясло, как от холода. Не переставая дрожать, я принялся засовывать в наволочку свои записи и прочее имущество.

— Говард, я не ослышался? — спросил Джон Парри из соседней камеры. — Если так, то скрути косячину покрепче с марокканским гашем. Когда еще снова курнешь. Не волнуйся. Все будет отлично. Не вешай нос! Все эти гамбургеры и хот-доги, что тебя ждут, будут покруче здешней паэльи.

Я закончил собирать манатки, свернул огромный косяк и засунул оставшийся гашиш в трусы. Задымил как паровоз. Дверь в камеру открылась. Клубы дыма окутали фунсионарио. Тот рассмеялся и повернул обратно. Джон Парри побежал за ним:

— Фунсионарио, посмотри на Марко Поло! Он курит чоколате. Ты должен его повязать. Пусть отбывает срок в этой тюрьме. Нельзя отпускать его в Соединенные Штаты.

— Нет-нет, — покачал головой тюремщик. — Марко Поло может делать что хочет. Только