вольно обращался с синтаксисом, с категорией времени, даже с географией, а кое-кто утверждает, что и с историей. Поговорим о синтаксисе. В книге есть длинные куски без знаков препинания, в которых переплетаются высказывания разных персонажей. Какова необходимость такого построения?

— А ты представь себе такую книгу с обычной линейной структурой: она была бы бесконечной и скучнее, чем есть. Спиральная структура помогает сжать время и рассказать гораздо больше, то есть как бы заключить повествование в капсулу. С другой стороны, бесконечный монолог позволяет звучать другим голосам без идентификации героев, как и происходит в действительности со всей нашей карибской конспирацией, когда секреты во весь голос повторяют на всех углах. Из всех моих книг эта является наиболее экспериментальной и дорога мне как моя художественная авантюра. Взять категорию времени. В романе есть день, когда Патриарх, проснувшись, видит, что все вокруг одеты в четырёхугольные красные шапочки, какие носят лица духовного звания. И все в костюмах валета треф. И обменивают всё подряд на эти красные шапочки — шоколад, табак, яйца игуаны, крокодиловую кожу. Диктатор открывает окно и видит в море военный линкор, оставленный моряками, и рядом три каравеллы Христофора Колумба. Иными словами, речь идёт о двух разных исторических фактах — прибытии экспедиции Колумба и высадке американских морпехов, — которые я поместил рядом, не считаясь с исторической хронологией. Я совершенно сознательно позволил себе полную свободу в манипуляции временем. Как, впрочем, и с географией. Однозначно, что страна диктатора принадлежит к Карибскому региону. Но испанские Карибы перемешиваются с английскими и нидерландскими. Я специально изучал все острова и города и в книгу поместил все. Но прежде всего, конечно, то, что было моим родным: незабываемый дом терпимости в Барранкилье, где я снимал комнату, Картахену времён моих школьных лет, портовые кабаки, куда я ходил в четыре утра…

— Однажды ты назвал роман о диктаторе своей зашифрованной биографией. Но это странно и является скорее материалом для психоаналитика.

— Почему? Одиночество писателя схоже с одиночеством во власти.

— Может быть, ты имеешь в виду одиночество славы? Тебе не кажется, что твоя необыкновенная популярность, твои достижения незаметно для тебя самого сделали тебя похожим на твоего Патриарха?

— Однажды я действительно сказал, что одиночество славы очень похоже на одиночество во власти. С другой стороны, я всегда говорил, что ни в одной профессии не испытываешь такого одиночества, как в писательской, потому что никто не может помочь писателю, никто не знает, что он собирается написать…»

Маркес часто бывал в ту пору и в Париже.

«У него была светлая, просторная и тихая квартира на бульваре Монпарнас, — вспоминал Мендоса. — Стены были выкрашены в светлые тона, повсюду чувствовались достаток, высокий уровень качества жизни и вкус: тёмно-коричневые английские кожаные кресла, гравюры супермодного Вильфредо Лама, роскошный стереопроигрыватель, всегда свежие жёлтые розы в хрустальных вазах. „Они приносят удачу, Плинио“.»

Ему, как хорошему вину и старому вязу, годы пошли только на пользу. Благородное серебро в усах и бакенбардах свидетельствует о личной и профессиональной зрелости. Он спокойно смотрит в будущее и не опасается превратностей судьбы. Исчезла былая неуверенность в себе. Он спокоен и вальяжен. Он носит дорогие костюмы, хотя и не соблюдает этикет.

Теперь в его знаке зодиака преобладает не Вода, а Земля. Чувство реальности и защищённости от жизненных неприятностей взяли верх над Рыбами, которые являются знаком некоторой неуверенности, склонности к бегству от действительности, мнительности… Теперь он бонвиван, и его заботят вещи, на которые он прежде вообще не обращал внимания или которыми жертвовал во имя своего писательского призвания.

Теперь, кажется, он намного лучше, чем раньше, разбирается в хорошей живописи и музыке, ценит красивых женщин и шикарные отели, знает толк в очень дорогих шёлковых рубашках, эксклюзивной обуви, винах, сортах сыра, устрицах под острым индийским соусом, чёрную икру предпочитает красной.

Его новые знакомые и приятели — только известные и состоявшиеся люди, неудачников нет: политики, режиссёры, кинозвёзды или обыкновенные мультимиллионеры, которые могут позволить себе роскошь иметь в друзьях знаменитость, так же, как они покупают квартиру или шиншилловую шубу любовнице.

Но он не теряет из виду и старых друзей, с которыми когда-то пил дешёвое вино в борделях. Теперь он расплачивается по счетам. «Шампанского? — спрашивает он и делает это не из хвастовства и не потому, что питает слабость к „Вдове Клико“ или „Дом Периньон“…»

С приходом в январе 1968 года к руководству Коммунистической партии Чехословакии Александра Дубчека Чехословакия начала демонстрировать всё большую независимость от СССР. Политические реформы Дубчека и его соратников, которые стремились создать «социализм с человеческим лицом», не представляли собой полного отхода от прежней политической линии, как это было в Венгрии в 1956 году, однако рассматривались руководителями СССР и ряда соцстран (ГДР, Польши, Болгарии) как угроза партийно-административной системе Советского Союза, а также целостности и безопасности «советского блока».

При Дубчеке была существенно ослаблена цензура, повсеместно проходили свободные дискуссии, началось создание многопартийной системы. Было заявлено о стремлении обеспечить полную свободу слова, собраний и передвижений, строгий контроль над деятельностью органов безопасности, облегчить возможность организации частных предприятий и снизить государственный контроль над производством. Кроме того, планировалась федерализация государства и расширение полномочий органов власти субъектов ЧССР — Чехии и Словакии. Одновременно с либерализацией в обществе нарастали антисоветские настроения. Когда 15 февраля на Олимпийских играх в Гренобле хоккейная команда ЧССР обыграла советскую сборную (притом с рукопашным боем на льду) со счётом 5: 4, для многих это событие превратилось в национальный праздник. Двадцать третьего марта 1968 года на съезде Восточногерманской коммунистической партии в Дрездене прозвучала критика реформ в Чехословакии. 4 мая Брежнев принял делегацию во главе с Дубчеком в Москве, где остро критиковал положение в ЧССР. 15 июля руководители коммунистических партий направили открытое письмо ЦК Компартии Чехословакии. 29 июля Дубчек снова встретился с Брежневым. 17 августа Дубчек встретился с Яношем Кадаром, который указал Дубчеку на то, что ситуация становится критической. Началась операция «Дунай». Период политического либерализма в Чехословакии закончился уже через несколько дней, с вводом в страну более трёхсот тысяч человек и около семи тысяч танков стран Варшавского договора в ночь с 20 на 21 августа. Накануне ввода войск министр обороны СССР Гречко проинформировал министра обороны ЧССР Дзура об этом и предостерег от оказания сопротивления.

В Хельсинки состоялась демонстрация против ввода войск в Чехословакию. Со стороны Запада последовала лишь устная критика — в условиях ядерного противостояния западные страны были неспособны что-либо противопоставить советской военной мощи в Центральной Европе. В Советском Союзе протестовали некоторые представители интеллигенции. В частности, 25 августа 1968 года на Красной площади прошла демонстрация в поддержку независимости Чехословакии. Несколько демонстрантов развернули плакаты с лозунгами «Да здравствует свободная и независимая Чехословакия!», «Позор оккупантам!», «За вашу и нашу свободу!». В самой Чехословакии в знак протеста произошли акты публичного самосожжения, в частности студентами Карлова университета Яном Палахом и Яном Зайицем.

В Чехословакии результатом стала большая волна эмиграции (около 300 ООО человек). Подавление Пражской весны усилило разочарование многих представителей западных левых кругов в теории марксизма-ленинизма и способствовало росту идей «еврокоммунизма» среди руководства и членов западных коммунистических партий — впоследствии приведшему к расколу во многих из них. Раскол произошёл и в среде интеллигенции. По «разные стороны баррикад» оказались, с одной стороны, Сартр, Борхес, Варгас