– Так и знал, что теперь мне этого не забудут! – сказал он. – Начальство, оно злопамятно.

Легкоступов с уважением прислушивался к разговору, даже не пытаясь в него вникнуть. По его небритому лицу было видно, что бывшего летчика точит какая-то невеселая мысль. Улучив момент, он ее озвучил.

– Лев Иванович, а может, вообще не заходить? – с надеждой сказал он. – Подождем. Александр Николаевич проголодается и сам выйдет...

Оперативники переглянулись.

– Видишь, к чему приводит твоя болтовня! – с упреком сказал Гуров Крячко. – Люди принимают ее всерьез и тоже начинают фантазировать... А ты, Легкоступов, думай головой! Неужели ты и правда решил, что полковник Гуров будет ждать под дождем, пока господин Заварзин почувствует голод? Неужели не видишь абсурда?

– Ох, вся моя жизнь – большой абсурд! – театрально констатировал Легкоступов. – Ладно, сделаю, как вы скажете. Только вы уж не дайте ему со мной расправиться, Лев Иванович!

– Еще этого не хватало! – грозно сказал Гуров. – Расправиться! Теперь ему даже с ужином не скоро удастся расправиться. Только сделаем так... К дому подойдем вдоль стеночки. Ставни, конечно, закрыты, да и на улице не светло, но чем черт не шутит?

Вместе с Легкоступовым они пошли к дому, прижимаясь к заборам, а Крячко занял наблюдательную позицию под чахлым, насквозь промокшим деревом напротив закрытых окон Легкоступова.

Бывший летчик не без усилия отодвинул в сторону свою изуродованную калитку, и они проникли на крошечный, но ужасно грязный и захламленный двор. Можно было подумать, что на этом пятачке располагается пункт приема старья или даже свалка.

Легкоступов заметил изумленный взгляд своего спутника и уже приготовился по своему обыкновению давать многословные объяснения такому феномену, но Гуров предупредил его, выразительно приложив палец к губам. Легкоступов опомнился, кивнул и с замирающим сердцем поднялся на собственное крыльцо. Гуров обошел его и встал сбоку от двери, приготовив на всякий случай оружие.

Тем временем Легкоступов, поставив на пол сумку с продуктами, выудил из нагрудного кармана связку ключей и, бренча ими, принялся отпирать замок. Ему явно было не по себе, и замок долго не поддавался. Но наконец раздался спасительный щелчок, и дверь со скрипом отворилась.

Они вошли в маленькие сени. Здесь тоже кругом валялись кучи мусора и пахло чем-то кислым. Вторая дверь была заперта изнутри. Легкоступов легонько постучал в нее согнутым пальцем.

Никто не отозвался. Но Легкоступов тут же сказал извиняющимся тоном:

– Александр Николаевич, это я! Не беспокойтесь!

Изнутри послышался негромкий шорох, потом звякнул засов. Дверь медленно приоткрылась, и Гуров услышал недовольный приглушенный голос Заварзина:

– Тебя только за смертью посылать! Где шлялся? Еще, не дай бог, притащил за собой кого-нибудь... Входную дверь запер? Нет, конечно! Эх, и артист ты, Легкоступов! Давай сюда сетку и быстро запирай дверь!

Легкоступов покорно протянул ему сумку и сделал шаг назад. Гуров не стал больше ждать – рванул дверь на себя и с пистолетом в руке оказался лицом к лицу с Заварзиным. В наступившей тишине грохот упавшей на пол провизии показался оглушительным.

Несколько секунд они стояли друг против друга, не делая никаких движений и не произнося ни слова. В полумраке лицо Заварзина казалось совершенно белым, словно маска, вылепленная из гипса. На нем был гражданский костюм, мешковатый и весь измятый – должно быть, полковник спал, не раздеваясь. Темнота за спиной Заварзина тоже пахла кислятиной. По крыше монотонно стучал дождь.

– Ты вроде, Гуров, в гости пришел? – наконец произнес Заварзин. – Признаться, неожиданность, хотя и не сказать, что приятная... А говорил – в гости не ходишь! Сам по себе, мол...

Он храбрился и старался держаться так, будто ничего особенного не случилось, но в его тоне проскальзывало огромное, еле сдерживаемое напряжение.

– Зачем эти отвлеченные разговоры, Александр Николаевич? – негромко сказал в ответ Гуров. – Ты же знаешь, что я не в гости пришел. Если оружие при тебе, советую сдать от греха подальше.

– А ты кто вообще такой, чтобы мне советовать? – сузил глаза Заварзин. – Не ты меня сюда ставил, не тебе и решать, что со мной делать...

– Сюда не я тебя ставил, – хладнокровно заметил Гуров. – Именно сюда ты сам от правосудия спрятался. За компанию с тараканами. И решать, что с тобой делать, я не собираюсь. А вот к тем людям, которые будут решать, я тебя непременно доставлю. Можешь не сомневаться.

– Неужели стрелять будешь? – спросил Заварзин. – Своего, мента? И рука не дрогнет?

– Был свой, – сказал Гуров. – Да весь кончился. Клади, Александр Николаевич, на пол оружие и выходи по-хорошему!

– Дождь на улице, сыро, – с кривой усмешкой сказал Заварзин. – Может, пока здесь посидим, закусим? Чем бог послал... – он кивнул на сумку, валявшуюся у его ног.

– Нечего закусывать-то, – возразил Гуров. – Ты, Александр Николаевич, с перепугу всю водку переколол. Делай лучше, что я сказал...

Заварзин задумчиво посмотрел на него, потер щеку и опустил руку в боковой карман пиджака. Гуров мотнул дулом пистолета и предупредил:

– Только не торопись! Нервы у меня уже не те, что раньше. Вдруг что покажется?..

Заварзин ничего не ответил и медленно-медленно вытащил из кармана свой пистолет. Держа его за ствол двумя пальцами и не сводя глаз с Гурова, полковник присел и положил оружие на пол. Гуров отступил в сторону. Заварзин поднялся и, наклонив голову, шагнул к выходу.

– Доволен? Твоя взяла, да, Гуров? – спросил он сквозь зубы, когда они вышли под холодный дождь.

– А я что – даром пашу огород третий десяток лет? – усмехнулся Гуров. – Можно иногда и урожай собирать.

Чинный коридор министерства неожиданно наполнился совершенно неприличным шумом, эхо от которого понеслось вдоль высоких стен и стыдливо замерло в отдалении. Полковник Гуров и генерал Орлов, оба свежевыбритые, в парадных мундирах, спешившие на прием к министру, невольно умерили шаг и отыскали глазами источник странного шума.

Дверь в приемную заместителя министра Свирского была распахнута, и там на пороге разыгрывалась странная сцена. Какой-то невысокого роста гражданин в прекрасно сшитом костюме доказывал что-то самому Свирскому, да так эмоционально, что чуть ли не срывался при этом на крик. Он был предельно возбужден и плохо владел собой.

Свирский смотрел поверх его головы смущенно и терпеливо, точно разговаривал с душевнобольным и не знал, как от него отделаться. Однако сам держался весьма деликатно и совсем не повышал голоса. Секретарь Свирского, моложавый широкоплечий подполковник, стоял рядом, не вмешиваясь, но и не сводя глаз со странного посетителя ни на секунду.

А тот, видимо, был настолько обманут в своих лучших ожиданиях, что горячился все больше и переходил все рамки приличий и осторожности.

– Нет, я не понимаю, почему это министр вдруг не может меня принять! – натянутым как струна голосом, наверное, в сотый раз произносил он, пытаясь ухватить Свирского за пиджак. – Этого не может быть! Между прочим, мы лично знакомы...

– При чем тут это? Ну как вы не понимаете, Анатолий Федорович, – вздымая брови, втолковывал Свирский. – Это даже еще хуже, при сложившихся обстоятельствах... Поверьте, по-человечески я вам даже сочувствую, но в какое положение вы меня ставите? Ведь на вас заведено уголовное дело! Вы под следствием, понимаете? Вашей деятельностью занимается ФСБ! И в такой ситуации вы настаиваете на личной встрече с министром! Подумайте, как это будет выглядеть со стороны. Нет, это положительно невозможно! Да и, откровенно говоря, Анатолий Федорович, та позиция, которую вы заняли, мне совсем не близка. Совсем не близка! – замминистра поджал губы. – Сейчас, когда правительство придает особенное значение именно экологическим проблемам, вы делаете вид, что ничего особенного не произошло и те отходы, которыми вы отравили половину своей области, не более чем невинная шалость... А кроме того, не