– К тому, в чем его обвиняют, Гамаюнов, скорее всего, не имеет никакого отношения, – отрезал Гуров. – Во всяком случае, подобное обвинение не должно доказываться в такой спешке. В этом деле слишком много неясностей. Во-первых, тормоза. Во-вторых, «родственник», которого Выприцких свободно пускает погулять по квартире убитого. В-третьих, уклончивое поведение Кандинского. Тебе этого недостаточно?

– Не будем начинать все сначала, – нахмурился генерал. – Решение уже принято. Вряд ли на него могут повлиять твои гипотезы.

– Гипотезы?! – возмущенно воскликнул Гуров. – Мы с тобой не на заседании ученого совета! Речь идет об убийстве!

– Вот именно. А у тебя что? Тормоза! Ты их видел, эти тормоза? Нет, тебе о них рассказал какой-то алкаш из автомастерской! У тебя нет ни акта дорожно-транспортного происшествия, ни акта обследования машины! Теперь про родственника… Я поднимал этот вопрос. Действительно, такой эпизод имел место. Действительно, некий родственник погибшего наведывался в его квартиру. Но в сопровождении следователя и по особому распоряжению главного прокурора города!

– Разумеется, устному? – ядовито вставил Гуров.

– А тебя это не должно волновать! – перебил его генерал. – Пусть об этом у прокуратуры голова болит… Ну, и что у тебя там остается? Уклончивое поведение Кандинского? Очень хорошо! А ты видел в своей жизни политика, поведение которого не было бы уклончивым?

– Мы не о политике говорим, – упрямо повторил Гуров. – У нас убийство.

– Ты от этого дела освобожден, – неумолимо сказал Орлов. – Однозначно. Можешь направить свою энергию в другое русло. С уголовником Гамаюновым прекрасно разберутся и без тебя.

– Боюсь, что не разберутся, – с вызовом произнес Гуров. – Судя по всему, никто и не собирается ни в чем разбираться. Укатают козла отпущения за колючую проволоку и доложат наверх о проделанной работе. То-то убийца порадуется!

Генерал пожевал губами, не глядя на Гурова, недовольно буркнул:

– Ну, хорошо, допустим, ты прав. Допустим, я понимаю, что дело сшито белыми нитками. Но что ты мне предлагаешь? Надавить на прокуратуру, обвинить следствие в некомпетентности? А министру порекомендовать пересмотреть свое решение и дать тебе зеленый свет на розыск загадочного убийцы? А депутата Государственной думы заставить вести себя более законопослушно и менее уклончиво? Извини, я не господь бог!

– Я мог бы заниматься этим делом неофициально, – предложил Гуров. – Как бы между прочим. Если у меня появятся факты, отмахнуться от них будет трудновато. Даже министру.

– Между прочим не получится. Если ты будешь тревожить людей, знавших Скока, это неизбежно привлечет внимание. Ты хочешь, чтобы мне дали по шапке?

– Ага, значит, ты прекрасно все понимаешь! – обрадовался Гуров. – Понимаешь, но покорно идешь на поводу? Так, выходит? И вместо того, чтобы охранять закон, предпочитаешь закрывать глаза на творящуюся несправедливость?

– Что ты называешь несправедливостью? – разозлился Орлов. – Да на этом Гамаюнове пробы негде ставить! Ему в тюрьме безвылазно сидеть надо, а ты его жалеешь!

– Я не его жалею, – возразил Гуров. – Я наших граждан жалею, россиян… Которым вместо правосудия подсовывают чьи-то рекомендации…

– Все это красивые слова, – буркнул Орлов. – Менять я ничего не собираюсь. Заруби это себе на носу. И покрывать тебя в твоих искренних порывах не собираюсь. У меня не частное сыскное агентство. Если мне начнут задавать вопросы насчет твоей частной инициативы, мне будет нелегко найти на них ответы.

– Задавать вопросы иногда гораздо труднее, – сказал Гуров. – Но кто-то должен это делать.

– В пределах своей компетенции, как говорится! – отозвался Орлов. – У меня приказ.

– Кроме приказов существует такая вещь, как присяга, – не сдавался Гуров.

– Ну хорошо, что ты предлагаешь? – устало произнес генерал.

– Может, тебе стоит отправить меня в отпуск? – вдруг спросил Гуров. – Неотъемлемое конституционное право на отдых – слышал про такое?

Генерал с интересом посмотрел на него.

– Ты полагаешь, это что-то меняет?

– Кое-что меняет. Ты можешь с чистой совестью говорить всем наверху, что Гуров у тебя в отпуске и делами никакими не занимается. А я могу некоторое время сюда даже носа не показывать.

– Но ведь ты все равно будешь его совать, куда не просят, – с неудовольствием сказал генерал. – Поэтому я и спрашиваю: что это, в сущности, меняет?

– Я буду предельно осторожен.

– Так я тебе и поверил! – усмехнулся генерал. – Но, пожалуй, в твоей идее что-то есть. Черт с тобой, подпишу я тебе отпуск! Только имей в виду – на мою помощь не рассчитывай. И своим удостоверением поменьше размахивай. Сам завариваешь кашу, сам и расхлебывай. Не приплетай сюда все управление. Даже если мне и захочется тебя выручить, вряд ли это получится. Я не знаю, какие могут быть последствия, но ты ведь знаешь, как легко облетают звездочки с погон. Да и вообще в наше время с гарантиями плохо. Помни об этом.

– Я не дам о себе знать, пока в руках у меня не будет что-то реальное, – твердо сказал Гуров, поднимаясь. – Не беспокойтесь за свои погоны, господин генерал.

– Да если бы только погоны, – махнул рукой Орлов. – Ладно, ступай! Не мозоль глаза. Считай, что тебя здесь уже нет. Сейчас же отдам приказ о твоем отпуске и буду мечтать, что месяц тебя не увижу и не услышу. С удовольствием отправил бы подальше и твоего клоуна, но двое сразу – это будет чересчур жирно.