временем привыкла.
– А каким человеком был Федор Михайлович? – поинтересовался Гуров, едва Горохова замолчала.
– Замечательным! – Сыщик и рассчитывал услышать что-то подобное. – Пил Федя крайне редко. Мне слова никогда грубого не сказал. Даже когда узнал, что я бесплодна. А он ведь так хотел ребенка! Все тогда говорили: «Все! Теперь он ее бросит!» А Федор стал ко мне относиться еще внимательней... Да он за всю жизнь ни разу ни с кем не поругался!
– А какие отношения были у Федора Михайловича с Вяхиревым? – полюбопытствовал сыщик.
– С Ромой? – переспросила Горохова. – Прекрасные. Знаете, Вяхирев очень тактичный и вежливый человек. Конечно, его новомодные манеры могли не всем нравиться, но Федя легко находил с ним общий язык.
Что ж, это можно было предположить. Гуров оказался абсолютно прав в своих предположениях о том, что Горохов дома и на работе был совершенно разным человеком. И как следствие Екатерина Герасимовна не могла знать о его отношениях с партнерами. Видимо, Горохов старательно скрывал отрицательные черты своего характера.
«Интересно, как ему удавалось это делать в течение двадцати лет? – подумал Гуров. – Или Горохов изменился только после того, как возглавил банк?»
Впрочем, сейчас это не имело никакого значения. Гораздо важнее было узнать о документах по переводу денег за границу, о которых упоминал Кулагин. По версии ФСБ, Горохов должен был хранить их дома и именно за ними приходил киллер.
– Скажите, Екатерина Герасимовна, – сыщик внимательно посмотрел на Горохову, – а ваш муж приносил когда-нибудь домой документы из банка?
– Да, – спокойно ответила Горохова, – Федор вообще очень много работал. Я его к работе иногда даже ревновала. Говорила, в шутку, конечно, что он свой банк больше меня любит. А сейчас думаю, зачем я его в этом упрекала. Пусть бы хоть с утра до ночи трудился. Лишь бы жив был!..
Горохова заплакала. Сыщик беспомощно посмотрел на нее. Гуров не любил женских слез. В первую очередь оттого, что не знал, как в этой ситуации вести себя. С Марией все было просто. Строева всегда была сильной женщиной и редко давала волю слезам. Ну а если когда такое и случалось, сыщику было достаточно лишь прижать ее к себе. А какие способы утешения можно найти для чужого человека? Помешкав, Гуров достал из кармана чистый носовой платок и протянул его женщине.
– Ничего, ничего. Я сейчас успокоюсь. – Горохова шмыгнула носом и жестом отказалась от протянутого платка. – Это пройдет.
Пауза затянулась. Екатерина Герасимовна пыталась взять себя в руки, но это у нее плохо получалось. Она то затихала, то вновь начинала плакать. Сыщик встал с софы и сходил на кухню за водой. Лишь после этого Гороховой удалось успокоиться.
– Что вы еще хотели у меня узнать? – спросила женщина. И на этот раз в ее голосе не чувствовалось агрессии.
– Скажите, Екатерина Герасимовна, ваш муж приносил из банка какие-либо бумаги в последние несколько дней? – задал вопрос сыщик, ставя стакан с водой на заваленный книгами стол.
– Наверное, – пожала плечами Горохова. – Он почти всегда что-нибудь приносил с собой. И вечерами сидел, что-нибудь просчитывал.
– А где он хранил документы? – поинтересовался Гуров.
– Обычно у себя в кабинете. Но иногда запирал бумаги в сейф. Что, впрочем, случалось крайне редко. Последний раз он убирал документы в сейф за два дня перед смертью... Подождите!..
Горохова вскочила с софы и бросилась в спальню. Гуров спокойно остался сидеть. Он уже догадался, что должно было лежать в сейфе, и знал, что этого там не окажется. Вчера Горохова не вспомнила о документах в сейфе. А сыщик прекрасно видел, что там ничего, кроме пустой шкатулки из-под украшений, не было. Не могло быть и сейчас.
– Документы тоже пропали, – констатировала Горохова, вернувшись в гостиную. – Я вчера как-то не подумала о них. Скажите, это может быть важным?
– Сейчас все может быть важным, – кивнул сыщик. – Скажите, а он не мог переложить документы из сейфа к себе в кабинет?
– Не знаю, – покачала головой женщина. – Давайте посмотрим.
Осмотр кабинета покойного Горохова ничего не дал. Екатерина Герасимовна сказала, что эти документы лежали в сейфе в красной пластиковой папке для бумаг. Ни документов, ни папки, естественно, найти не удалось. И Гурову стало ясно, что Кулагин, скорее всего, прав.
Простой медвежатник или налетчик никогда бы не стал брать те документы, в которых разобраться может только профессионал. Они ему просто ни к чему. Если, конечно, кто-то не попросил специально прихватить эти бумаги.
Оставался неясным тот факт, зачем киллеру все же понадобились драгоценности. Это не было похоже на работу профессионала. А Гуров сомневался, что серьезная организация, каковой можно было считать новую преступную группировку, может использовать для убийства дилетанта. Если только этот человек не был приятелем покойного и не имел доступа в дом. А иного пути изъять документы у преступников, похоже, не было.
Получалось, что правы и Крячко и Кулагин. Горохова «убрали», когда поняли, что ФСБ слишком близко подобралась к нему. И устранил его человек, который был лично знаком с банкиром. Пришел в обед, когда охрана не ждала визитеров. Что-то сказал Горохову, и тот впустил его в дом. После этого банкир был убит, а документы украдены.
Чернов вроде бы подходил под эту версию. По словам секретарши Горохова, он часто бывал у банкира дома. Находился в отпуске и располагал свободным временем. Вероятно, имел тесные контакты с Вяхиревым.
Убить Горохова Чернов, конечно, мог. Как, впрочем, и любой другой. Но Гуров сомневался в правильности только что выстроенной версии. Было несколько несоответствий в ее построении. Во-первых, совершенно непонятно, почему Вяхирев оставил исполнителя в живых. Чернов не похож на матерого убийцу. Гуров был уверен, что он и судим-то никогда не был.
Во-вторых, начальник инвестиционного отдела спрашивал у Репина о возможности переноса встречи банкира с Вяхиревым. А о ней и не слышал никто. Более того, Белкина утверждала, что такая встреча в принципе не могла состояться. Что-то не вязалось это с готовящимся убийством.
Ну а в-третьих, Гурову все же не давали покоя ботинки убитого банкира. Так располагаться они могли только в том случае, если по возвращении Горохова домой киллер уже был в квартире. Сыщик никак не мог представить себе Чернова в образе профессионального взломщика.
И все же Гуров знал, что в жизни бывает всякое. И честный банковский клерк может стать убийцей, и вор в законе может оказаться в составе правительства. Такова действительность в нашей стране! Теперь сыщику осталось задать Гороховой лишь один вопрос.
– Екатерина Герасимовна, – поинтересовался Гуров, едва они с вдовой вышли из рабочего кабинета Горохова. – Вы знаете Чернова Евгения Андреевича?
– Женю? – снова, как и в случае с Вяхиревым, переспросила женщина. – Конечно. Мы знакомы уже очень давно. А года два назад Федор пригласил его к себе на работу в банк. Я никогда не вдавалась в тонкости их взаимоотношений, но знаю точно, что работали они всегда вместе и, по-моему, неплохо друг с другом ладили. По крайней мере, Женя бывал у нас чаще других.
– А скажите, Екатерина Герасимовна, – потер переносицу Гуров, – вам неизвестно, был ли знаком Чернов с Вяхиревым? И какие у них были отношения?
– Нет. Этого я вам сказать не могу, – подумав, ответила Горохова. – Да вы сами у него спросите. Он теперь в нашем доме живет. В четвертом подъезде...
Гуров не стал говорить женщине, что Чернова они уже арестовали по подозрению в убийстве ее мужа. Сыщик лишь пообещал непременно побеседовать с ним и поспешил проститься с Гороховой. Было абсолютно ясно, что узнать у этой женщины еще что-нибудь полезное для следствия не удастся. Прежде чем уйти, Гуров остановился в дверях.
– Екатерина Герасимовна, – решил он задать еще один вопрос, – а вы не знаете, не собирался ли вчера Федор Михайлович с кем-нибудь встретиться у себя дома?