здесь бедлам и привлекать чье-то внимание. Василевского охватила робкая надежда – не освобождать ли его пришли? Не запалился ли где-нибудь таксист, мотаясь по дорогам?

Утопающий хватается за соломинку, и Василевский не был исключением. К тому времени, как наверху разобрали завалы, он был уверен, что пришло освобождение. Преодолевая слабость, он поднялся и с замирающим сердцем подошел к самому люку. Сверху на него посыпалась какая-то труха, но Василевский не обращал ни на что внимания.

Наконец крышка люка откинулась, в погреб ворвался свежий воздух и вспыхнули лучи фонарей.

– Я здесь! – слабым голосом объявил Василевский и улыбнулся.

– Улыбается, сука! – с удивлением сказали наверху. – Ну здесь, слава богу! Сейчас второго притащим, и обоих здесь и похороним. Давай, Тормоз, своего крестника! А ты, Веник, полезай вниз. Нужно сразу этого вырубить, чтобы не рыпался...

У Василевского перехватило дыхание. Никакой свободой больше не пахло. Оказывается, вот так незаметно и неожиданно пришла его смерть. Василевский отшатнулся и забился в угол погреба. Мозг его лихорадочно заработал.

Разумеется, это были не менты. Тормоз, Веник – титулы были ему незнакомы. Но Василевский уже догадывался – его разыскали те же, кто послал за ним парней в кожанках. Скорее всего, они запомнили номер такси около лаборатории. Ах, какая неосторожность!

Хотя, может быть, это и есть его единственный шанс? Фонари больше не светили. Наверху как будто притихли. Василевский быстро пошарил рукой вокруг себя и уцепил за горлышко бутылку. Теперь она была пуста, но все равно казалась довольно увесистой. Затаив дыхание, Василевский шагнул вперед. Ноги у него подкашивались от слабости, но он сумел заставить себя собраться.

– Эй, кореш, где ты там? – озабоченно пробурчал, просовывая в люк голову, Веник. Он снова щелкнул фонариком. – Ага, вон ты где! Неважно выглядишь, приятель! На свежий воздух надо! Ну, ничего, сейчас тебе будет легче!..

Он полез вниз.

Василевскому без труда удалось изобразить умирающего лебедя и ввести в заблуждение пришедшего по его душу Веника. Тем более что у того за поясом торчал пистолет, он был бодр и чувствовал себя абсолютно уверенным.

Потушив фонарик, Веник сунул его за пазуху и нырнул вниз. Повиснув на руках, он крякнул и мягко спрыгнул на бетонный пол. В ту же секунду выступивший из темноты Василевский обрушил на его голову свое единственное оружие – толстостенную бутылку из-под шампанского.

Веник вскрикнул и пошатнулся. Несмотря на боль и темноту в глазах, он еще попытался выхватить из-за пояса заряженный пистолет, но Василевский с усердием отчаявшегося человека еще раз оглушил его бутылкой.

На этот раз не выдержали ни стекло, ни жертва. Бутыль треснула, и в руке Василевского осталось одно горлышко. А Веник, окончательно теряя сознание, повалился прямо на него, и Василевский, подталкиваемый страхом, полоснул его по горлу острым краем стеклянного осколка. Веник захрипел и задергался в конвульсиях.

Василевского оставили силы. Он выронил из пальцев «розочку» и рухнул без чувств рядом со своим противником. К счастью, без сознания он находился одну-две секунды, не больше. Наверху даже не успели осознать, что произошло, а Василевский уже пришел в себя и завладел пистолетом.

Хозяин не успел навернуть на ствол глушитель, поэтому выстрел показался Василевскому оглушительно громким. Грохотом наполнилось все тесное пространство подвала. Василевский оглох.

Человек наверху, после выстрела кубарем откатившийся в сторону от люка, заорал:

– Твою мать! Тормоз! Сюда!!!

На некоторое время в сарае установилась напряженная тишина, потом послышались шаркающие шаги, мычание и звук падения грузного тела.

– Что тут у вас за хренота? – проговорил запыхавшийся голос. – Договорились, что с глушаками стрелять будем!

– Ты идиот, что ли? Договорились! Не догоняешь еще? Этот урод, кажется, Веника уделал.

– Иди ты!

Второй был явно ошарашен. На некоторое время над головой Василевского снова сделалось тихо, потом шаги двух пар ног удалились куда-то в сторону, и в отдалении неразборчиво забормотали два голоса. Убийцы совещались.

Василевский сел, привалившись спиной к стене. Он весь дрожал, трясся в нескончаемой лихорадке. Проведя рукой по лицу, он вдруг понял, что весь перемазался в липкой теплой крови. Но сейчас он даже отвращения не испытывал, не было сил.

«Кажется, я его замочил, – равнодушно подумал он. – Хорошо бы. Если он вдруг оживет, у меня будут проблемы. Может, пальнуть в него для верности?»

Василевский на ощупь нашел неподвижное тело врага, попытался проверить у него пульс. Пульса определенно не было. Тело, валявшееся рядом с ним на дне погреба, было абсолютно бездыханным. Василевский не испытывал ни ужаса, ни угрызений совести. Он страшно устал и не имел сил даже сосредоточиться на единственной важной проблеме – как вырваться из подземелья. Голова отказывалась работать, а это было сейчас его спасением. Нужно было думать, как спастись.

Поднять шум, открыв стрельбу? Но нет никакой гарантии, что звук выстрелов хорошо слышен за пределами сарая. Он только истратит патроны и останется беззащитным. Попытаться вылезть наверх, используя ящики? Но он слишком слаб для таких упражнений, и наверху его спокойно пристрелят, даже если он только высунет голову. Оставалось ждать. Опять ждать, рассчитывая, что рано или поздно бандитам придется уносить ноги. Не могут же они сидеть здесь вечно!

Но против такого умозаключения имелась куча возражений, и даже Василевский с его усталыми мозгами понимал это. Семен жил замкнуто, к нему, кажется, месяцами не заглядывала ни одна живая душа. Теперь он и сам выведен из игры. В дом к нему не заглянет ни одна сволочь. В принципе, убийцы могут спокойно ждать своего часа сколько угодно. Да, собственно, особенно долго ждать им не придется. Они видели, в каком состоянии находится Василевский. День-другой – и все будет кончено. Впрочем, вероятней всего, они попытаются форсировать события. Что же они придумают? Вряд ли атаку в лоб – это смертельно опасно. В этом бетонном мешке единственная пуля может стать роковой. Они явно предпочтут другой сценарий. Но какой?

Вскоре кое-что в положении Василевского изменилось. Наверху снова послышался шум, и вниз рухнуло что-то массивное и тяжелое, едва не придавив Василевского своим весом. Он не сразу сообразил, что это его злейший враг – сам хозяин погреба.

Василевский посветил фонариком. Семен был в ужасающем состоянии – лицо его превратилось в сплошной кровоподтек, руки, скованные наручниками, распухли и не двигались. Он тяжко дышал, пуская кровавые пузыри. На свет фонаря он отреагировал не сразу. Но потом открыл багровый отекший глаз, повел им по сторонам и что-то пробормотал. Василевский понял, что его бывший тюремщик в еще более худшем состоянии, чем он сам, и рассчитывать на его помощь абсурдно.

– Что, не повезло? – спросил Василевский с тихим злорадством. – Пословицы забывать не надо. Не рой другому яму – так сказано...

Наверное, Семен многое хотел сказать в ответ, но сил у него теперь было еще меньше, чем у Василевского.

Чуть-чуть подождав, Василевский на всякий случай обыскал беспомощного хозяина. Увы, карманы у того были выпотрошены на совесть. Зато после завершения процедуры у Курбатова прорезался голос.

– Из-за тебя, сучий потрох!.. – прошепелявил он с ненавистью. – Из-за тебя погибаем, гад!

– Тебе никто не велел лезть в чужие дела, – возразил Василевский. – Даже там во дворе, где ты немного пошалил с обрезом. Не нужно было ввязываться.

– Я тебя, суку, спасал!

– Губу ты на мои башли раскатал! – презрительно сказал Василевский. – Спасатель! Счета ему мои понравились! Реквизиты не сообщить?

– Посмейся, – злобно пробормотал Семен. – Сейчас сюда бензинчика плеснут – тогда я посмотрю, как ты смеяться будешь!