капюшоном, отброшенным на спину, и джинсы. Засунув руки в карманы, они наблюдали за действиями своего товарища и время от времени отпускали комментарии, которые, наверное, казались им весьма остроумными, потому что сопровождались довольным хрипловатым хохотом.

Наконец парень в белом костюме распутал пленнику руки и сорвал с его лица полоску скотча. Тот невольно вскрикнул от боли, сделал шаг назад и, согнувшись, сплюнул в траву.

– Что, невкусно? – с издевкой спросил его громила. – Ничего, сейчас подсластим. Давай киянку, Танцор!

Он сказал эту странную фразу и, не глядя, протянул в сторону руку. К удивлению Гурова, парень с усиками, которого назвали Танцором, послушно засунул руку во внутренний карман куртки и действительно извлек оттуда настоящую плотницкую киянку. Но еще не успел он передать ее человеку в черной рубашке, как Гурову пришлось еще раз удивиться. Пленник выпрямился, и Гуров наконец понял, что перед ними Дудкин.

– Вот так попали, на ровном месте да мордой об асфальт! – потрясенно прошептал Гуров, хватая Башмачникова за руку. – Это же он!

– Дудкин? В самом деле, что ли? – нахмурился сержант. – Только чего они задумали с ним делать-то, не пойму?

Ясность в этот вопрос немедленно внес чернорубашечник, который, поигрывая тяжелой киянкой, двинулся на Дудкина и спросил почти добродушно:

– Ну, Москва, говори свое последнее желание. Куда хочешь получить – в лоб или по темечку?

Свои слова он сопроводил хриплым хохотом. Приятели подхватили смех, но без особенного энтузиазма, посматривая на инструмент в грубых руках громилы с напряженным вниманием, видимо уже переживая про себя надвигающуюся кровавую сцену. Дудкин тоже не сводил глаз с чудовищного орудия и, как сомнамбула, тихо отодвигался назад. Лицо его было теперь белым как полотно.

– Молчишь? – угрожающе сказал человек в черной рубашке. – Я не люблю, когда молчат.

– Товарищ полковник! – умоляюще прошептал Башмачников, расстегивая кобуру. – Он же его сейчас замочит!

– Спокойно! – сказал Гуров и, выступив из-за кустов, громко произнес: – Любишь поговорить? Тогда поговори с нами. У нас тут как раз к тебе пара вопросов появилась.

Громила резко обернулся. У него было плоское отталкивающее лицо, изуродованное скверно зашитой заячьей губой, и гитлеровская челка поперек сального лба. Выпучив глаза, он секунду смотрел на Гурова, но, кажется, его совершенно не интересовал смысл услышанных слов. Кажется, он просто-напросто раздумывал, как удобнее достать Гурова. Киянка на таком расстоянии была не слишком опасным оружием.

– Менты! – удивленно протянул парень с усиками, и его рука скользнула за отворот куртки.

– Стоять! – надрывая голос, заорал Башмачников и выхватил из кобуры пистолет.

Его крик возымел совершенно обратное действие. Все сдвинулось с места и понеслось, как безумная карусель. Громила все-таки решился и швырнул в Гурова свой инструмент. Можно было только подивиться его чудовищной силе – деревянный молоток просверлил воздух, точно артиллерийский снаряд, и, пошевелив волосы на голове Гурова, с оглушительным треском врезался в ближайшее дерево. Легко было представить, что получилось бы из головы Дудкина, если бы к ней приложился этот зверюга.

Спасаясь от броска, Гуров упал на землю, и в тот же момент услышал топот ног и пистолетный выстрел. И еще он услышал характерный короткий тупой звук, с которым в человеческое тело входит пуля.

– Ах, мать твою… – слева от Гурова потерянно прошептал сержант и рухнул как подкошенный лицом в траву.

Не раздумывая ни секунды, Гуров перевернулся на земле и, подкатившись к Башмачникову, выхватил из его разжавшихся пальцев пистолет. Едва ладонь его стиснула холодный металл рукоятки, Гуров метнулся в сторону – и вовремя: землю в том месте, где он только что лежал, взрыла пуля.

Извиваясь, как змея, он успел укрыться за кустом, прежде чем снова загремели выстрелы. Пули защелкали совсем рядом – сверху на Гурова посыпались листья. Стреляли, похоже, двое, обходя Гурова с тыла – он слышал их торопливые прыжки по склону. Нужно было торопиться, пока эти парни не перезарядили магазины.

Гуров сосредоточился и сначала увидел того, что обегал его снизу, – это был старый знакомый из «Малины», пижон в белом пиджаке. Он, пригибаясь, бежал среди папоротников, настороженно задрав вверх голову. Гурова он пока не видел, и это его сильно нервировало.

Остальных Гуров потерял из виду и решил пока на них не отвлекаться. Он поймал на мушку белый пиджак, сделал поправку на скорость цели, задержал дыхание, выстрелил и, даже не проверяя, попал или нет, ползком переместился в сторону. Это оказалось очень кстати, потому что сверху немедленно загремели выстрелы, и опять полетели сорванные с веток листья. Оборвались выстрелы внезапно – судя по всему, патроны у стрелявшего кончились.

Гуров выглянул из-за куста. Вокруг никого уже не было, точно всю свору ветром сдуло. Но Гуров знал, что это не так. По крайней мере, один вооруженный противник у него должен был остаться, и нужно вычислить его прежде, чем он сумеет оказаться заспиной. Гуров решил рискнуть.

Он вскочил на ноги и отчаянным прыжком бросился к ближайшему дереву. Сверху выстрелили. Пуля вырвала кусок древесной коры и швырнула его в лицо Гурову. Но он успел заметить, где наверху шевельнулись ветки. Зигзагами он побежал туда, прячась за стволами и каждую минуту ожидая выстрела в спину, – уверенности в том, что он избавился хотя бы от части нападавших, у него не было.

Но у парня с усиками тоже начинали сдавать нервы. Гуров был еще далеко, но он вдруг выскочил из кустов и с остервенением принялся расстреливать заросли перед собой, надеясь, что шальная пуля сама найдет цель. Гуров переждал эту пальбу, а потом, когда парень опять принялся возиться с обоймой, уже не скрываясь, бросился в его сторону.

Усатый услышал, как он бежит, и в панике рванул в сторону, теряя патроны и торопливо клацая затвором. Гуров выстрелил на шум и крикнул:

– Бросай оружие, гад! Бросай, если жить хочешь!