Александр Алехин, Хосе-Рауль Капабланка, Борис Спасский, Михаил Таль и Самуэль Решевский. (1964)

ВОПРОС: Охарактеризуйте каждого представителя Вашей десятки.

Р. ФИШЕР: Версия о том, что ПОЛ МОРФИ проиграл бы лучшим шахматистам современности, очень далека от истины. В матче Морфи победил бы любого из живущих сегодня. В открытых дебютах за последние сто лет не было значительных улучшений, и природного таланта Морфи было бы достаточно, чтобы победить лучших игроков XX столетия. По точности игры Морфи, вероятно, превосходил всех когда- либо живших шахматистов. Он обладал абсолютным видением доски и никогда не допускал промахов, несмотря на то, что играл очень быстро, лишь в редких случаях тратя на обдумывание хода более пяти минут. (У его противников на это часто уходили часы: шахматных часов в ту пору еще не существовало.)

Я переиграл несколько сот партий Морфи и неизменно поражался и восхищался его изобретательностью Порой мне нужно было минут двадцать, чтобы найти правильный ответ на ходы Морфи. Морфи никогда не терял присутствия духа в тяжелых позициях и находил возможности выигрыша в положениях, которые казались безнадежными. Вдобавок он обладал великолепной техникой в окончаниях. Пожалуй, ею единственная слабость, наиболее проявившаяся в матче с Андерсеном, заключалась в разыгрывании закрытых дебютов, как, например, голландская защита. Но даже в этих случаях находчивость Морфи обычно позволяла ему выходить из борьбы победителем.

Общеизвестно, что в 1859 году Морфи оставил шахматы. Его разочарование относилось больше к шахматистам, чем к самим шахматам.

ГОВАРД СТАУНТОН был самым глубоким исследователем дебютов всех времен. Как теоретик он выше, чем практик, но тем не менее он был сильнейшим шахматистом своего времени. Знакомясь с партиями Стаунтона, я обнаружил, что они носят абсолютно современный характер. В отличие от Морфи и Стейница, отвергавших фианкеттирование слонов, Стаунтон применял этот метод развития. Наряду со Стейницем он должен считаться первым современным шахматистом. Помимо создания стандартного типа шахматных фигур, слава Стаунтона покоится на четырех шахматных руководствах, вышедших из-под его пера.

Стаунтон, по всей видимости, боялся встретиться за шахматной доской с Морфи, и я думаю, что его опасения были вполне основательными: Морфи победил бы его, но их матч не был бы «игрой в одни ворота», как ныне полагают многие авторы. Матч прошел бы в упорной борьбе.

Стаунтону часто не удавалось побеждать более слабых шахматистов с такой же легкостью, как его современникам, в его партиях редко встретишь красоты. Но когда Стаунтон, играя черными, в закрытых системах сицилианской защиты фианкеттировал своего королевского слона, противники ничего не понимали в его действиях и в результате обычно оказывались разбитыми в пух и прах. А ведь то была не какая-нибудь «мелюзга», а лучшие шахматисты того времени.

Право Стаунтона быть включенным в список десяти величайших шахматистов всех времен твердо зиждется на глубине его прозрений, особенно в теории дебютов, и огромном богатстве его эрудиции.

ВИЛЬГЕЛЬМ СТЕЙНИЦ был первым шахматистом, удостоенным звания чемпиона мира. Сам он претендовал на этот титул со времени своей матчевой победы над Андерсеном в 1866 году. Стейница называют отцом новой шахматной школы. До него король считался слабой фигурой, и шахматисты признавали только прямую атаку на короля. Стейниц же утверждал, что король может сам себя защитить, а атака против него возможна лишь при наличии определенного позиционного преимущества. Пешки следует оставлять на исходных полях, настаивал Стейниц, ибо они могут двигаться лишь вперед и не смогут вернуться назад, чтобы снова защитить тот же участок доски.

Стейниц был на год старше Морфи. Два великих шахматиста встретились лишь однажды в Новом Орлеане, если верить молве. Вызывает сожаление, что им ни разу не довелось сыграть друг с другом или обсуждать шахматные вопросы.

По знанию шахматной литературы Стейниц не шел в сравнение с Морфи. Не в пример Морфи, который обычно довольствовался разыгрыванием дебютов «по-книжному», Стейниц, бывший человеком большого ума, всегда старался выискивать совершенно оригинальные продолжения.

Стейниц превосходил Морфи в понимании роли полей и внес большой вклад в развитие теории. Впрочем, возможно, что и у Морфи могли быть собственные теории, но он их никогда не излагал. Красивой комбинации Стейниц часто предпочитал грубый выигрыш фигуры путем ее связки. В отличие от многих других шахматистов (особенно Морфи) Стейниц не избегал стесненных положений, если считал, что в его позиции нет существенных слабостей.

Шахматистов вообще можно разделить на две главные группы: одни руководствуются только правилами, аксиомами, планами-трафаретами и держатся их догматически; другие также признают правила и аксиомы, но не преминут воспользоваться непредвиденными изменениями обстановки на доске. Лучшие шахматисты должны сочетать в своей игре оба подхода, избегая крайностей и того, и другого. Тарраш как, вероятно, ведущий представитель германской школы гораздо ближе к первой категории.

ЗИГБЕРТ ТАРРАШ был шахматистом, для которого существовали только непреложные правила: например, кони всегда стоят на краю доски плохо или же слоны сильнее коней, независимо от позиции. Это последнее правило может быть верным в девяти случаях из десяти, но надо быть готовым к тому десятому случаю, когда оно оказывается недействительным. Стейниц установил много правил, но считал себя выше их, в то время как Тарраш всегда следовал своим собственным правилам, но делал это столь блистательно, что ему по праву принадлежит место среди величайших шахматистов.

Игра Тарраша была острой, как бритва. Несмотря на приверженность Тарраша к этому псевдонаучному методу игры, его партии часто отличались остротой и красотой. Он был великим теоретиком в области дебютов, значительно превосходя в этом отношении Эмануила Ласкера, который был несведущ по части дебютов и не понимал принципов позиционной игры.

Тарраш высмеивал Стейница за такие приемы, как ранний, уже на втором или третьем ходу, ввод в игру ферзя, хотя в некоторых случаях, например в шотландском гамбите, таким путем можно выиграть пешку. Тарраш был на 30 лет моложе Стейница, но не имел его глубины. И все же, несмотря на то, что Тарраш вырос из германской школы, которая столь тяжело довлела над ним, он был великим шахматистом…

Русские называют МИХАИЛА ЧИГОРИНА отцом советского шахматного стиля. В действительности, он был одним из последних представителей романтической школы и выдающимся всесторонним шахматистом, несмотря на то, что почти все его теоретические нововведения давно вышли из употребления.

Чигорин, дважды побежденный Стейницем в матчах, был лучшим мастером эндшпиля своего времени, хотя, судя по его примечаниям, он часто переоценивал свою позицию. Стейниц и Чигорин были соперниками – они представляли в шахматах старую и новую школы. После победы над Чигориным Стейниц, хотя он и был старше на 20 лет, с удовлетворением писал: «Молодость восторжествовала!»

Чигорин обладал в высшей степени агрессивным стилем и был великим мастером атаки. Он всегда хотел экспериментировать, а это часто влекло за собой поражения от более слабых шахматистов. Чигорина легко было обескуражить – качество, которое помешало ему достичь еще больших высот. В игре ему недоставало объективности; порой он продолжал употреблять забракованные дебютные системы даже после того, как они были опровергнуты. В последние годы своей карьеры, после испытаний и заблуждений, Чигорин отказался от попыток опровержения методов Стейница и сам начал их применять.

Чигорин был первым великим русским шахматистом и до сих пор остается одним из величайших шахматистов России всех времен…

АЛЕКСАНДР АЛЕХИН – шахматист, которого я по-настоящему никогда не понимал; странно, но если вы видели одну алехинскую партию, то как бы видели их все. Он всегда стремился добиться превосходства в центре, маневрировал своими фигурами в направлении королевского фланга и около 25-го хода начинал играть на мат. Алехин не любил размены, предпочитая позиции с большим количеством фигур на доске. Его игра отличалась фантастической сложностью, в этом отношении он превосходил всех шахматистов – до него и после него.

Даже Ласкеру Алехин однажды нанес поражение в 23 хода: его фигуры сосредоточились на королевском фланге, и партию решил неожиданный убийственный удар.

Алехин никогда не был моим героем, и я никогда не брал себе в пример его стиль игры. Этому стилю чужды легкость и безмятежность; Алехину он приносил успех, но вряд ли принес бы успех кому-нибудь другому. В своих партиях Алехин создавал колоссальные концепции, полные неистовых и беспримерных идей. В его партиях трудно обнаружить ошибки, но в известном смысле его метод игры в целом был