— Какие гарантии вам необходимы? — Юджин задал этот вопрос таким бесстрастным тоном, словно интересовался ценой на обратный авиабилет в Штаты.

— Стопроцентные.

— Вы максималист?

— Во всем, что касается моей жизни, — да. Как, впрочем, и вы, господин Спарк.

— Почему вы так решили?

— Вы позволите мне порассуждать вслух?

— Буду вам только признателен.

— Прекрасно! — Мишин встал, с хрустом потянулся и сделал несколько шагов к окну. — То, что я сейчас скажу, касается только нас двоих, господин Спарк. Вы понимаете? Только вас и меня. Так что если вы всадили где-нибудь неподалеку подслушивающую аппаратуру или еще что-нибудь в этом роде, остановите меня. В противном случае мы оба рискуем головой.

— Я добился от своего босса полной автономии в этой акции. Можете не беспокоиться.

— Хорошо. Уповаю на ваше благоразумие и инстинкт самосохранения, господин Спарк. Итак, я полагаю, что мы с вами по уши в дерьме. Чтобы убедить в этом себя и вас, мне бы хотелось услышать ответы на несколько вопросов.

— Не возражаю.

— Как мне кажется, ваши боссы не санкционировали установление сексуального контакта с небезызвестной вам дамой, так?

— Так.

— Как мне кажется, означенная дама также не проинформировала об этом мое руководство в Москве, так?

— Так.

— Кроме того, мне кажется, что вы, желая спасти ее от ваших боссов, перевербовали ее, с тем чтобы они имели возможность использовать ее в Москве. Так?

— Так.

— Мне также кажется, что тиражирование фотографий сугубо личного характера, которые вы так бережно уложили в свой карман, чревато самыми суровыми последствиями сразу для трех человек — для вас, для вашей дамы и для меня. Так?

— Вы-то при чем?

— Лишившись этих, как вы изволили выразиться, отменных козырей, я автоматически лишаюсь и своей головы. А мне, господин Спарк, очень хочется ее сохранить. Привычка, знаете ли.

— Я ответил на ваши вопросы, — тихо сказал Юджин. — А теперь жду ваших предложений.

— Я конченый человек в КГБ, Спарк! — так же тихо ответил Мишин. — Меня уже списали, а сейчас ищут, чтобы прихлопнуть, как назойливую муху на свадебном пироге. Это вопрос времени, а не принципа. Но, заметьте, я не шантажирую вас, хотя как профессионал вы не можете не понимать, что для шантажа у меня есть все, о чем только можно мечтать. Я лишь хочу подтолкнуть вас, Спарк, к принятию решения, которое спасет нас троих. Да, сегодня ситуация не радует. Но, думаю, у нас еще есть возможность выбраться. Правда, только в том случае, если мы объединим наши усилия.

— Интересная мысль.

— Вы даже не представляете себе, насколько она интересна!

— Сотрудничество с офицером враждебной спецслужбы, — Юджин словно зачитывал приговор военного трибунала. — Деятельность, направленная против национальных и государственных интересов Соединенных Штатов. Нарушение присяги и кодекса офицерской чести… — он с нескрываемым любопытством уставился на Витяню. — Господин Мишин, что дает вам основания считать, что я могу принять такое предложение?

— Логика, сэр, элементарная логика! — Мишин улыбнулся и стремительно выпустил к потолку сразу несколько идеально круглых колечек дыма. — Я знал, что если ваша фирма откликнется на мое письмо, то только благодаря вам. Ибо только вы могли убедить своих боссов пуститься на такую авантюру, как очная и не прикрытая снаружи встреча с агентом КГБ, уничтожившим несколько сотрудников вашей фирмы. Я не знаю, как вам это удалось, какие доводы вы приводили. Но факт налицо: вы здесь, Спарк. Один, безоружный и без прикрытия. И тогда я спрашиваю себя: почему?

— Так почему же?

— Там, в Буэнос-Айресе, я наблюдал за вами, господин Спарк. Несмотря на внешнюю грубоватость, русские очень сентиментальны. Можете мне не верить, но ощущение настоящего, непридуманного, истинного у нас в крови. Так вот, наблюдая за вами, я даже не понял, а почувствовал: вы не просто увлеклись моей школьной подругой, господин Спарк. Вы влюблены в нее. Настолько, что совершили непростительную для офицера разведки ошибку — позволили своим чувствам возобладать над разумом. И тем самым подписали свой смертный приговор.

— Из вас получился бы неплохой либреттист… — Юджин устало потер веки.

— А почему «бы»? Разве в моем либретто есть изъяны?

— Изложено безупречно, ничего не скажешь. Но вы все еще не убедили меня в своей способности писать концовки. Я имею в виду хорошие концовки.

— Она уже написана, господин Спарк.

— Может, поделитесь вашим замыслом?

— Естественно, поделюсь. Иначе весь этот спектакль в борделе теряет смысл.

28 декабря 1977 года

«Я становлюсь экспортной игрушкой КГБ, — такова была первая мысль, посетившая меня после того, как дверь за Андроповым закрылась. — Вначале Буэнос-Айрес, чтобы покалякать о Кортасаре. Потом Чили — посмаковать тонкости латиноамериканской кухни в исполнении Габена. Теперь Амстердам — полюбоваться полотнами Ван Гога. На следующий раз меня пошлют в Японию изучать условия труда ловцов жемчуга. Нет, Валентина Васильевна, как честная женщина ты должна признаться себе, что тебя, грубо говоря, имеют в самом оскорбительном для интеллигентной дамы варианте — с завязанными глазами. Это и есть квинтэссенция глумления над личностью, поскольку лишает единственного утешения — увидеть хотя бы, кто так беспардонно, а главное, даже без намека на какой-нибудь смысл, тебя употребляет? Впрочем, я знаю кто. Но понятия не имею зачем. Чего теперь-то они хотят от меня? Что там стряслось у них снова? И откуда всплыл этот проклятый Амстердам?..

Спокойней. Давай разберемся без паники. Задай себе все вопросы и попробуй ответить на них сама.

— Хотят ли они от тебя избавиться?

— Смотря что ты имеешь в виду.

— Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду.

— Да. Нет, не думаю. Зачем тогда Амстердам?

— Ладно… Может, это как-то связано с Юджином?

— С кем?

— Ты и дальше будешь строить из себя недотрогу в компании шлюх у трех вокзалов или мы говорим откровенно?

— Тогда… нет, не думаю.

— Почему?

— Этого не может быть.

— Почему?

— Потому!

— Ты деградируешь на глазах.