Мишин с любопытством смотрел на меня.
— Может, сформулируем так: стремясь выполнить задание, ты несколько перестаралась?
— Ну, это уж не тебе решать.
— Мне.
— A-а, поняла: ты выполняешь в Париже роль контролера ОТК?
— Умница.
— Ты устраиваешь мне «предбанник», да? Чтобы я вошла в святой дом на Лубянке голенькой, как новорожденная?
— Опять в «десятку».
— Словом, ты теперь эксперт по Мальцевой?
— Добавь: лучший эксперт.
— И ты мне не веришь?
— Ты сегодня весь вечер угадываешь. Я не верю тебе.
— И если мне не удастся тебя переубедить, то?..
— Постарайся.
— А если я закричу? Прямо здесь вот, в бистро, заору на хорошем французском, что ты советский шпион и хочешь расправиться с беззащитной женщиной! Что тогда?
— Тогда ты подпишешь себе приговор. То есть докажешь, что мои подозрения имеют под собой реальную почву, и будешь моментально ликвидирована. Посмотри под стол. Только не суетись…
Под столом я не увидела ничего, кроме черной туфли Витяни у своей ноги.
— Тебе нравятся мои туфли?
— Я не разбираюсь в мужской обуви.
— В моей ты вообще ничего не смыслишь. Так вот, стоит тебе открыть рот, как я сделаю легкое движение ногой, из подошвы выскочит маленькая, совсем малюсенькая иголочка, которая слегка кольнет тебя в твою очаровательную ножку. В первые пять минут, то есть в то время, которое понадобится мне, чтобы расплатиться и покинуть этот вертеп, ты будешь сидеть тихая, смирная и даже улыбающаяся. Правда, выражение лица у тебя будет придурковатым, но на это вряд ли кто обратит внимание: в Париже достаточно наркоманок и просто дебилок. А еще через пять минут ты почувствуешь, как из твоих легких начнет улетучиваться воздух. Незаметно так, но ощутимо. Правда, и тогда ты не сможешь закричать, поскольку дебилы лишены инстинкта самосохранения. Потом приедет скорая помощь, явится полиция и зафиксирует скоропостижную смерть гражданки СССР В. В. Мальцевой от острой сердечной недостаточности… Ну что, живописать дальше или будем говорить по душам?
— Поговорим…
— Что он сказал тебе?
— Кто?
— Твой новый хахаль.
— Когда?
— Когда спал с тобой.
— Витяня, а тебе не противно, а?
— Валентина, я не верю ушам своим: ты хочешь меня пристыдить? Меня?
— Ты помнишь, тогда, в лесу?..
— Ну.
— Когда мы прощались и…
— Сказал же, помню. Дальше что?
— А! — я почувствовала страшную усталость. — Ерунда, проехали.
— Договаривай! — Витяня ткнул сигарету в пепельницу и тут же закурил новую.
— Ну, мне показалось тогда, что ты…
— Что?
— Что ты еще не окончательно утратил способность быть человеком…
— Любопытно! — Витяня снял бутафорские очки, аккуратно протер их платком и вновь водрузил на нос. — С чего это вдруг ты решила взывать к моей человечности?
— Неужели ты не понимаешь, что этот дурацкий допрос с пристрастием меня унижает? Неужели вам мало того, что по вашей милости я превратилась в пародию на личность, в карикатуру, в куклу, не имеющую ничего своего?!
— Только без патетики, Валя! — Мишин брезгливо поморщился и притушил вторую сигарету. — Давай ближе к делу. Времени у нас в обрез, а проблем — куча. На мой взгляд, ты прекрасно справилась с заданием. Настолько хорошо, что в это трудно поверить вот так, с ходу. Мои начальники — люди странные. Они, в большинстве своем, тихо-мирно живут в кооперативных и ведомственных квартирах, каждое утро отправляются на службу в троллейбусе или метро, хотя, пожелай они того, могли бы запросто вызвать для этой цели эскадрилью штурмовой авиации. Они решают очень важные, порой даже глобальные вопросы, но при этом никогда не отдалялись от своих кабинетов с бронированными дверями и сейфами дальше, чем на десять кэмэ. Поэтому с ними происходят порой удивительные вещи: неглупые мужики, умеющие просчитать до секунды полет межконтинентальной ракеты или на память назвать точное число зенитных установок в каком-нибудь Тринидаде, полностью утратили способность разбираться в психологии обыкновенных людей. Таких, к примеру, как ты, Валентина. Они у нас стратеги, мать их еб, а мелочи отрабатывает шушера вроде меня. У тебя может создаться впечатление, что при таком раскладе я многое значу и многое решаю, не так ли? Но это заблуждение, подруга. Да, они дают мне, как цепному псу, команду «фас» и отстегивают поводок. Но если я, не разобравшись в ситуации, прокушу задницу не тому, кому следует, они тут же вызовут врачей, чтобы эту задницу залечить. А меня, как бешеную собаку, пристрелят. И то же самое произойдет, если я подпущу к ним на пушечный выстрел того, кого подпускать, на их взгляд, нельзя… Ты понимаешь меня, подруга?
— Да.
— Ты знаешь, зачем я это тебе говорю?
— Нет.
— И не догадываешься?
— Неужели тебя мучает совесть?
— Не угадала… — Мишин сделал долгий глоток. — У нас с тобой разные представления о совести, ты же умная девочка, должна была понять это давно. Нет, не совесть меня мучает, а твой ебаный снобизм. Ты не видишь себя со стороны, Мальцева. А это минус для разведчика.
— Ну, а если представить себе, что я спала с ним не как разведчица? Означает ли это, что я совершила государственную измену?
— Что он тебе говорил про меня?
— В общих словах все сводилось…
— В общих словах будешь писать рецензии! Конкретно!
— Он сказал, что обязательно доберется до тебя и оторвет тебе яйца. Что ты — чудовище, монстр, волк вне закона. Что расследование обстоятельств бойни на вилле находится под непосредственным контролем директора ЦРУ. Что ты не жилец на этом свете. Что тебя с Андреем ищут все резидентуры США и что к ним подключена также военная разведка НАТО.
— Я вижу, ты не поскупилась на краски, рисуя свою непричастность. Верно?
— Ну, во-первых, я действительно ни при чем, и ты знаешь это лучше, чем кто-либо другой. А, во- вторых, я в точности выполняла инструкции Габена. Это он сказал, чтобы я все валила на тебя и Андрея.
— Сука! Вот сука! — Витяня закурил новую сигарету. — Я так и знал…
— Поэтому я и была так удивлена, увидев тебя в Париже. Мне казалось, что ты уже давно там, на Лубянке.
— Как же! — Мишин смотрел куда-то мимо меня и сосредоточенно размышлял. — Ты знаешь, что такое моторесурс?
— В общих чертах.
— Так вот, мой моторесурс до конца еще не отработан. Они там понимают, что за кордон мне дороги