— Да.

— Что ты им сказала?

— Сказала, что ни о каком самоубийстве Гескина и речи быть не может. Что барона прихлопнули. Что убийца, по всей вероятности, ты. Да, и еще я сказала, что не знаю, почему ты это сделал. Но пообещала комиссару Геретсу узнать. Так что будь другом, Мишин, скажи, почему ты убил Гескина? У меня поручение от комиссара…

— А это что такое, ты знаешь? — Мишин чуть отвернул лацкан своего роскошного замшевого пиджака, и я увидела на отвороте серебристый кружочек, похожий на значок.

— Микрофон?..

— Бери выше, Мальцева: микрофон с магнитофоном. — Мишин щелчком сбил с лацкана невидимую пылинку. — Вся ваша беседа с этим лилипутом из полиции записана здесь. И я хорошо знаю, о чем вы говорили…

— И?..

— Ты держалась молодцом.

— Я вела себя как дура.

— Если бы ты действительно вела себя как дура, все бы очень плохо кончилось.

— Меня бы убили?

— Всенепременно.

— Но как, коллега? Расскажи, мне ведь необходим опыт для роста над собой.

— Валя, хватит дурачиться, давай поговорим как взрослые люди.

— Давай.

— Рукопись в номере?

— А где ж ей быть?

— Завтра ты встретишься с Телевано. Он прилетает сегодня ночью…

— Как же мне привлечь его внимание? Надеть мужской пиджак? Оголить правую грудь? Нарисовать на лбу серп и молот?

— Подойдешь к нему в перерыве, — терпеливо продолжал Мишин, — скажешь, что восхищена его выступлением, и попросишь о встрече.

— В номере?

— В кафе.

— В каком именно?

— Кафе «Дольфус», это в квартале от Зала конгрессов.

— А если он предложит мне «Жокей-клуб»?

— Скажешь, что у тебя очень мало времени, а разговор безотлагательный. Короче, вы должны сойтись именно в «Дольфусе».

— А если он откажется? Извините, мол, но я с супругой, а она не любит, когда я общаюсь с агентами КГБ. Даже если это дамы приятной наружности. И даже в кафе «Дольфус».

— Он не откажется, — Витяня ухмыльнулся. — Жена в Боготе, любовница в Сан-Диего, еще штук десять телок разбросано по всей Латинской Америке… Так что — не откажется.

— Ну, хорошо. Пошли мы с ним в «Дольфус». Дальше?

— Все по плану: передаешь рукопись, благодаришь за встречу и скромненько возвращаешься в Зал конгрессов. А дальше — уже наши проблемы.

— И все, Витя?

— Курт.

— И все, Курт, чтоб ты сдох?

— А что еще?

— Я первая спросила!

— Да, Валентина, все. На этом твоя миссия заканчивается и ты можешь спокойно лететь в Москву.

— Господи, Мишин, как бы я хотела верить тебе!

— А ты верь, девушка, не обманешься.

— Я пошла.

Мишин встал и галантно взялся за спинку моего кресла.

— Я провожу тебя.

— Ой, ну не строй из себя Гескина, ладно! Ты фальшив во всем, даже в хороших манерах.

— Только я могу терпеть твое хамство, — вздохнул Витяня. — И знаешь почему?

— Ну почему?

— Потому что в глубине души я тебя очень люблю, Мальцева. Так люблю, что, имей я на это санкции, пристрелил бы тебя в твоей собственной постели!

— Прорвало наконец, — улыбнулась я, хотя в тот момент мне было очень страшно. — Слушай, Курт, где я могу найти тебя в случае чего?

— Я сам найдусь, когда понадобится, — сказал Мишин, выводя меня в вестибюль «Плазы».

— Я серьезно, Витяня. Мало ли что…

Мишин что-то пробурчал, вытащил из кармана изящный блокнотик с золотым обрезом, потом полез в другой карман за ручкой…

— На, возьми мою, — я протянула своему школьному другу «паркер», который взяла в портпледе Гескина как память о несостоявшейся дружбе с британским бароном.

Мишин снял колпачок, написал мелким почерком несколько цифр и протянул мне:

— Только в крайнем случае, ясно?

— Ясно, — я сунула листок в сумку. — Может, ручку вернешь или по школьной привычке забудешь ее в своем кармане?

— Держи, жлобина! — Мишин отдал мне «паркер». — И чтобы все было в порядке, поняла?

— Яволь, камрад Мельцер!

— Ну иди…

…В номере я осторожно вытащила «паркер» из приготовленного специально для этой цели небольшого гигиенического пакетика с изображением пикантной дамы в одном лифчике и, ухватив ручку за нижнюю часть, внимательно оглядела серебряный колпачок, который еще вчера так изящно трансформировался в руках покойного Гескина в глушитель для пистолета. Даже такой дилетантке, как я, не составило особого труда разглядеть на хромированной поверхности колпачка отчетливые отпечатки большого и указательного пальцев свежеиспеченного Курта Мельцера.

— Ну, Витяня, дружок мой школьный, — пробормотала я, вытягиваясь на постели и засыпая, — кажется, теперь мне есть чем махнуться с тобой. Не глядя…

Ночь с 3 на 4 декабря 1977 года

— Как поживает наш подопечный, Матвей? — Андропов отправил в рот крупную виноградину и уставился в потолок кабинета, весь отдаваясь ее нежному вкусу.

— Я не уверен, что это наша самая удачная ставка, Юрий Владимирович.

— Вот как? — Андропов скосил глаза на помощника. — Десять дней назад ты был другого мнения… Можешь сесть.

Тополев по-военному кивнул и, аккуратно отодвинув стул от стола, опустился на сиденье.

— Что слышно в Аргентине? — спросил шеф КГБ, меняя тему.

— Барона придется заменить. Он сильно разболелся.

— Надеюсь, без осложнений?

— Увы, Юрий Владимирович…