Мишин смотрел на молодую женщину с нескрываемым изумлением.
—
Опять что-то не то ляпнула, я так и знала! — Ингрид насупила тонкие брови и легонько прикусила ноготь указательного пальца. Жест был детский, какой-то обезоруживающий.
—
Если бы сейчас я был в шляпе, то обязательно снял бы ее перед вашей потрясающей интуицией, Ингрид! — изо всех сил стараясь сохранить иронию в голосе, Мишин тем не менее произнес эту фразу совершенно серьезно.
—
Правда? — взгляд темных глаз Ингрид потеплел. — Вам тоже не нравится ваше имя?
Ее узкое, выразительное лицо, к которому Виктор начинал понемногу привыкать, совершенно преображалось, стоило ему только осветиться неброской улыбкой. Сдержанность и даже надменность тонких черт моментально исчезали, уступая место очень нежной, лучистой, по-настоящему ЖЕНСКОЙ улыбке.
—
Еще как не нравится! — улыбнулся Витяня. — Знаете, Ингрид, я ведь католик. А у католиков при крещении обычно дают второе имя. Так вот, мое второе имя — Виктор.
—
А как вас называет мама? — тихо спросила женщина.
—
Мама?.. — Мишин на секунду запнулся. — Мама меня называет Витя.
—
А вот это действительно ваше имя, — серьезно кивнула девушка. — Так вы, оказывается, католик?
—
Ага, — Мишин кивнул. — Но только по форме.
—
А по содержанию?
—
О, по содержанию я типичный атеист. Просто до неприличия типичный…
—
То есть вы совсем-совсем не верите в Бога?
—
Почему же не верю? — Мишин пожал плечами. — Верю, конечно. Но до известных пределов.
—
Германия ведь не ваша родина, не так ли? — негромко спросила Ингрид, взглянув на него с обезоруживающей простотой.
—
А если я скажу, что моя, — улыбнулся Витяня, — вы перестанете упоминать в разговоре эту страну?
—
Почему вы так решили?
—
Потому, что Германия не подходит мне так же, как и имя Вацлав. Верно?
Ингрид покачала головой и, подперев ладонью подбородок, внимательно посмотрела на Мишина.
—
Знаете, Виктор, это, наверное, глупо, но почему-то я была уверена, что мы с вами обязательно увидимся еще раз.
—
Я рад, что вы оказались правы и на сей раз.
—
Вы все время мне подыгрываете! — Ингрид произнесла эту фразу совершенно серьезно, без тени кокетства.
—
Это так бросается в глаза?
—
Значит, действительно подыгрываете?
—
Просто мне очень приятно с вами разговаривать.
—
Вы не ответили на мой вопрос.
—
А вы на мой.
—
Наверное, то, что вы сказали, — это комплимент?
—
Для комплимента несколько слабовато, вам не кажется? — улыбнулся Витяня.
—
Нет, нет, это действительно комплимент, — горячо запротестовала Ингрид. — Ведь вы не очень-то разговорчивы, верно?
—
Зато вы очень наблюдательны.
—
Это профессиональная черта, Виктор. Как-никак я дипломированный архитектор. Правда, бывший. Архитекторы, Виктор, народ страшно въедливый и даже склочный. Кропотливое занятие, которое накладывает отпечаток на характер. Часто они замечают вещи, на которые вообще не стоит обращать никакого внимания. В общем, как дети…
—
Вы хотели о чем-то спросить меня, Ингрид? — напомнил Витяня.
—
Скажите, а то, что вы пообещали мне вчера, по телефону… Ну, что приедете в Копенгаген, даже если не будут летать самолеты… Помните?
—
Помню.
—
Это правда?
—
Правда, — кивнул Мишин. Выражение его лица было абсолютно серьезным.
—
И вы действительно сели бы на машину и гнали ее за тысячу километров?
—
За тысячу двести, — поправил Мишин.
—
А почему, Виктор?
—
Вы читали «Три товарища», Ингрид?
—
Да, конечно, читала.
—
Лет до двадцати это была моя любимая книга. И знаете, я, как сейчас, помню свои ощущения, когда дошел до момента первого появления Патриции Хольман. Помните, она выходила из машины Биндинга после того, как «Карл — призрак шоссе» затерроризировал его на дороге? Вначале появилось узкое колено, а потом уже она, с косынкой на шее, похожая на амазонку… И уже с этого момента я знал, вернее, я чувствовал, что между Робертом и Пат будет настоящая любовь и что любовь эта кончится очень печально… Я прочел книгу до конца, потом раз десять перечитал ее и всякий раз надеялся, что конец будет другим, что Пат не умрет. Встав взрослее, я уже никогда больше не раскрывал «Три товарища». Да, собственно, и характер моих основных занятий как-то особенно не располагал к подобного рода литературе. И только совсем недавно, спустя много лет, когда я впервые увидел вас, Ингрид, внутри у меня вдруг шевельнулось то же чувство. Это как отголосок юности. Вы понимаете меня?..
—
Любовь, которая очень плохо кончится, — негромко проговорила Ингрид. — Вы это имеете в виду, Виктор?
—
Кажется, да.
—
Вы решили меня напугать? — вопрос прозвучал почти неслышно, только по шевелению губ Мишин догадался, о чем спрашивает девушка.
—
Боже упаси, Ингрид! — Виктор тряхнул головой, от чего его соломенная шевелюра, как в замедленной съемке, взлетела и плавно опустилась. — Просто я пытался объяснить вам, зачем позвонил вчера так поздно… И почему приехал бы на эту встречу в любом случае, где бы ни находился.
—
Но вы ведь знаете, как кончится эта книга?
—
Я все еще не теряю надежду на хороший финал. Когда все остаются живы и счастливы. Я бы на месте Ремарка так и написал бы…
—
Американцы додумались до этого раньше вас лет на тридцать, Виктор, — Ингрид печально улыбнулась. — Перед войной в Голливуде экранизировали «Три товарища». Так вот, по версии американцев, в финале Пат не умирает. Правда, из-за этого им пришлось выбросить эпизод, когда Роберт швыряет свои часы о стену. Какой смысл останавливать время, если все и так хорошо?
—
Значит, вы видели этот фильм?
—
Да.
—
И вам он не понравился?
—
Когда я его посмотрела, то нет, не понравился. Но сейчас, выслушав вашу версию, я начинаю находить в ней что-то симпатичное. Вполне возможно, тогда я была просто слишком
