учеников в братство черных магов, адептов Левой руки.

К этому черному братству со временем примыкали священнослужители внешних — экзотерических — мистерий, не выдержавшие испытания ролью учителей и просветителей, и возомнившие себя великими духовными наставниками, самостоятельными посредниками Начал.

Священнослужители внешних мистерий были на виду у народных масс, они выглядели мудрыми, духовными, учеными. На них были жреческие облачения, они наставляли и духовно опекали. Они проводили массовые обряды, делали их все более торжественными, пышными, «божественными». Наставляли от имени Богов, вещали от имени Богов. Строили все больше храмов для все большего количества божеств и для все большего количества народных масс. Причащали, исповедовали правителей, царей и от имени тех же Богов давали им свои советы.

Но имели ли «Боги» к этому какое-нибудь отношение?

У Плутарха (46 — 120 г.), древнегреческого историка-философа, одного из Посвященных, есть пример разговора спартанца с таким священнослужителем, предлагавшим себя в роли посредника божества. Человек собственного достоинства и независимого ума, спартанец одной короткой фразой указывает духовному слуге народа на его место:

— Перед кем я должен исповедоваться — перед тобой или перед Богом?

— Перед Богом.

— Тогда, человек, отступи![145]

Но такое было исключением из общего правила. Многим нравится внешний блеск обрядности, торжественная пышность, сияние золота и заумные речи. Нравятся божества, которых можно задобрить монетой, уговорить через священнослужителей, получить прощение. Нравятся священнослужители, с которыми жизнь становится проще, — они ближе, чем боги, а боги так далеки и недосягаемы… И вообще, зачем думать о богах, когда это за всех делают священнослужители?

Со временем от внешних мистерий оставались только пустые ритуалы, образы человекоподобных богов-идолов. Абсолютный авторитет в глазах общества приобретали те, кто когда-то показали свое духовное несовершенство. Ученики, не ставшие Посвященными, и затаившие на своих учителей чувство зависти и обиды.

Постепенно эти жрецы выделяли себя в обособленную прослойку привилегированных духовных лиц и становились одной из решающих сил в обществе. На их стороне оказывались невежественные народные массы.

А кому было дело до их Наставников, Посвященных, которые всегда оставались в тени и не нуждались ни в прославлении толпы, ни в земных богатствах?

Центры просвещения и воспитания превращались усилиями экзотерического духовенства в театр тщеславия и развлечения, в храмы идолопоклонства. Посвященные с сожалением смотрели на человека, унижающего достоинство религии и свое достоинство, и ничего не могли сделать там, где люди своими руками складывали себе духовное рабство. Они понимали, что их слово уже бессильно что-либо изменить.

Более того, их слово все больше вызывало ненависть со стороны фанатичной толпы. И повод для фанатичности толпы был, ведь со временем все стало выглядеть так, как будто эти чудаки-философы, помешанные на своих науках, потрясают устои общественной религии. Подрывают «вековые традиции», «веру» предков. Сеют ядовитые семена сомнения, совращают молодежь в безверие. И чтобы их остановить, решали светские власти, попавшие под влияние экзотерического духовенства, нужно наказывать их и казнить как государственных преступников.

Пифагор был для священнослужителей таким преступником, Орфей, Будда. Аполлония Тианского особенно ненавидели жрецы Рима за тот авторитет, которым он пользовался среди римской знати. Священники распускали слухи о том, что Аполлоний — государственный изменник, заговорщик и, к тому же, злой чародей, колдун.

Флавий Филострат описывает, как император Домициан приказал арестовать философа для того, чтобы казнить.

Аполлоний сам направляется в Рим, терпит унижения, дает себя заковать в кандалы и заключить в тюрьму. Тюремщики, наслышанные о его независимом характере и способности видеть будущее, поинтересовались, когда он теперь сможет оказаться на свободе?

«Завтра, если это зависит от судьи, сейчас, если это зависит от меня», — ответил он. Вынул ноги из оков и, сказав: «Вы видите свободу, которой я обладаю», снова вернулся в них.

Его ответы на вопросы обвинителей в суде показали такую силу самообладания и независимости, что император сам объявил его невиновным. Но только приказал философу задержаться для личного разговора.

То, что последовало за этим, показало, что на земле есть еще другая власть, власть не от мира сего.

«Вы можете задержать мое тело, но не мою душу; и, я добавлю, не можете даже мое тело». Аполлоний произнес это в лицо судьям и императору, после чего исчез из зала суда, как будто растворился в воздухе. В тот же день он уже находился в обществе своих друзей в местечке Путеоли на расстоянии трех дней ходьбы от Рима.

В труде древнегреческого Посвященного Ямвлиха (III век) «Жизнь Пифагора» мы читаем о том, что Пифагор тоже владел такими необычными способностями: «Пифагор был посвящен во все Мистерии Библа и Тира, в священнодействия сирийцев и в Мистерии финикиян… Провел двадцать два года в святилищах храмов Египта, был связан с магами в Вавилоне и наставлен ими в их почитаемых знаниях, … нет ничего удивительного в том, что он был искусен в Магии, или Теургии, и поэтому был способен совершать деяния, которые превосходят чисто человеческую силу и способности, и которые кажутся совершенно невероятными обыкновенным людям…»

Казалось бы, почему Пифагору не применить эти силы магии, когда на него покушались жрецы? Здесь как будто противоречие, но оно перестает быть таковым, если мы вспомним про Битву. Про могущественных невидимых покровителей черных магов. Про уничтоженный зиккурат Невоходоноссора, превращенный в гору спекшихся кирпичей.

На войне как на войне, и силы, участвующие в Битве, чрезвычайно могущественны.

Экзотерическое духовенство, предавшее своих наставников, перешедшее под руководство черных иерархов, образовало еще один особый фронт в Битве, втянув в нее тысячи своих последователей.

Там, где духовную власть прибирали к рукам священнослужители массовых культов, начинали ненавидеть ученых, философов, знание как таковое. Там, где авторитет Посвященных был еще высок, на высоте оставались науки, образование, не было причины для появления религиозной нетерпимости и фанатизма.

Мир разделяла эта подвижная граница между идолопоклонством и просвещением. Это и была граница, разделявшая противоборствующие стороны в Битве. И, конечно же, она проходила не только между политическими силами, но и между отдельными людьми, и даже в отдельно взятом человеке — во внутренней душевной борьбе.

А кто этот «отдельно взятый» человек?

Это и священнослужитель, колеблющийся между голосом совести и соблазном славы, неограниченной духовной власти. Это и правитель, выбирающий между легким способом завоевать авторитет в глазах народа с помощью услуг духовенства и между трудным путем настоящей отеческой заботы о людях, не оглядывающейся на проклятия невежества и лесть врагов. Это и государственный служащий, судья, творящий на земле суд справедливости или суд продажности. Учитель, развивающий в учениках умение мыслить самостоятельно и непосредственно, входить в положение другого или приучающий их опираться на чужие мысли, чужие авторитеты и навязывать другим свое мнение.

Есть разные способы самовозвеличивания. Можно удивлять и поражать физическими, атлетическими способностями, можно восхищать и очаровывать эрудицией, интеллектом, а можно приобретать непререкаемый духовный авторитет, войдя в сообщество людей, которых все считают посвятившими свои жизни служению богам.

Человек, надевший облачение священнослужителя, сразу, само собой, считается причастным к Иерархии Космического Разума. Таков один из стереотипов общественного сознания.