эпохи[33], несколько дней подряд выстраивал голодных арестантов, включая женщин и детей, и заставлял их разучивать различные движения, подчиняться словам команды — и все это было пронизано военным духом.

Когда Кириловский приблизился к лагерю, нас выстроили в два ряда. «Внимание! Равнение направо!» Староста подошел к Кириловскому с рапортом: «Во вверенном мне трудовом полку все в порядке». То же самое проделали командиры трудовых рот. Затем Кириловский поприветствовал нас: «Добрый день!».

Этот пошлый фарс продолжался в течение часа. Под конец Кириловский спросил, имеет ли кто- нибудь просьбы или жалобы на администрацию. Конечно же, вопрос остался без ответа. Если бы кто-то и набрался дерзости высказать жалобу, то его в тот же день бросили бы на Секирку (место пыток) и забили бы до смерти «смоленскими палками».

Помощником Кириловского по административной части был, как я уже упоминал, Торопов, отпетый негодяй с вытаращенными бараньими глазами. Первоначально он командовал взводом 95-й дивизии войск ГПУ, охраняющей Попов остров. Помимо безнадежной глупости, неотъемлемой чертой его характера является манера обзаводиться женой каждый раз по прибытии на новое место. На Поповом острове Торопов не удовольствовался гаремом из арестанток и в шестой раз женился на «трескоедке» («трескоеды» — название, придуманное для жителей рыбацких поселков в окрестностях лагеря, и чьей основной пищей является треска).

Помощником Кириловского по хозяйственной части был Николай Николаевич Попов. Он на удивление хорошо одевался и, как ни странно, не являлся ни чекистом, ни даже коммунистом. Это был очень загадочный субъект. Иногда Попов говорил, что некогда был гвардейским офицером, иногда — что служил в министерстве при царе, иногда — что являлся адъютантом Троцкого. Но в любом случае он производил впечатление хорошо образованного человека и внешне походил на поляка. Попов заикался. К контрреволюционерам он относился со злобой и ожесточением. Когда заключенные, следуя на работу, проходили мимо него, он обращался к окружающим его чекистам нарочито громким голосом, чтобы услышали контрреволюционеры: «Это шайка уголовников. Вы слышите — уголовников. Они враги. Мы приструним эту свору!»

«Смена кабинета» мало изменила положение заключенных. Единственной переменой было то, что их «приструнили», а разворовывание администрацией казенных денег и арестантских, и без того скромных, пайков, стало еще более регулярным, нежели раньше. Гладков крал не таясь, Кириловский же — прикрываясь своею «честностью».

Общая картина соловецкой жизни и порядков — печальный звон колокола, сзывающий на работу; репрессии, античеловеческий характер деятельности персонала — осталась прежней.

Бараки Попова острова составляют около сорока ярдов в длину и десять ярдов в ширину. В каждом из них расквартировано, как правило, от двухсот до трехсот человек. В бараках № 5 и № 6, которые в основном заняты шпаной, более семисот обитателей.

С приходом ночи становится невозможно дышать. В бараках стоит ужасный смрад. Вечером, когда заключенные возвращаются с работы, их обиталища, сплошь усыпанные щелями в стенах, отверстиями в крышах и продуваемые сквозняками со всех сторон, настолько выстужены, что людей трясет от холода, как при лихорадке. По ночам невозможно спать от духоты и человеческих испарений.

Нары расположены вдоль стен в два яруса. Каждый стремится занять верхнюю койку, поскольку, если оказаться внизу, то на голову обрушивается нескончаемый ливень из вшей, объедков, плевков. За верхний ярус разгораются буквально кровопролитные бои.

Электростанцию построили только в конце 1924 года. А до этого нечто в роде лампы — жестянка с фитилем, слегка смоченным парафином — мерцало в центре каждого барака. Это давало свет трем-четырем ближайшим койкам. Все остальное пространство было погружено во тьму. Сейчас каждый барак освещается маленькой электрической лампочкой (16 ВТ.), но этого совсем недостаточно для такого большого помещения.

Под единственной крохотной лампой всегда собирается огромное множество заключенных, приноровившихся к чтению и писанию писем родственникам. Отсутствие света особенно тяжело переносится зимой. Старосты бараков используют это обстоятельство для взимания взяток как деньгами, так и натуральными продуктами за «место под лампой».

НЭП — новая экономическая политика — оказала влияние даже на Соловки. Лагеря были переведены на принцип «самообеспечения» и сумма, ежегодно выделяемая властями на содержание Соловков, значительно уменьшилась. Так, в нынешнем (1925 году) лагеря получили только двести пятьдесят тысяч золотых рублей вместо двух миллионов, затребованных Бокием и Ногтевым.

Еды выдаваемой заключенным, не хватает даже для поддержания полуголодного существования. Администрация непременно должна прикарманить крупные суммы денег. Начальник УСЛОНа и его приспешники вытягивают из заключенных последние силы, превращая их всех в бессловесных рабов.

Работы на Соловках подразделяются на две категории: «внешние» (за проволочным забором) и «внутренние» (внутри лагеря). Для внешних работ заключенных забирали в основном с Соловецкого и Попова острова на материк. Среди заданий, попадающих под категорию внешних работ, следующие: доставка леса, осушение болот, расчистка и содержание в порядке железнодорожных путей и дорог (грунтовых и деревянных), заготовка строевого леса для лагерных нужд и на вывоз, погрузка и выгрузка лесоматериалов, камней и продовольствия и т. д. (Суда для перевозки грузов называются так: пароходы «Глеб Бокий» и «Нева», а также баржа «Клара», получившая это имя в честь немецкой коммунистки Клары Цеткин).

Под внутренними работами подразумеваются: расчистка снега, помощь на кухне и в мастерских, вынос нечистот из отхожих мест и бараков, заселенных обычными уголовниками, и прислуживание чекистам. Женщины моют полы в контоpax и бараках, готовят пищу, обстирывают чекистов и красноармейцев, чинят им одежду и т. д.

Работа и зимой, и летом начинается в шесть часов утра. По инструкции она прекращается в семь часов вечера. Таким образом, на Соловках двенадцатичасовой рабочий день с перерывом на обед в час пополудни. Это принято официально. На самом же деле работа продолжается гораздо дольше, по усмотрению надзирающего чекиста, особенно часто такое происходит летом, когда заключенных заставляют работать буквально до потери сознания. В это время года трудовой день длится от шести часов утра до полуночи или часу ночи.

На Соловках нет ни воскресений, ни каких-нибудь других дней для отдыха. Каждый день считается рабочим. По великим праздникам (пасха, Рождество и т. д.) время работы обычно увеличивается для того, чтобы оскорбить чувства верующих заключенных. Только один день в году выделен как праздничный — Первое мая.

Болезнь, физическая слабость, преклонный возраст или малолетство ни в коей мере не брались во внимание. Отказ от работы по болезни, даже если она очевидна для самих чекистов, влечет за собой в качестве первоначального наказания, отправки на Секирку, а затем — расстрел, хотя согласно закону, карой за отказ от работы (даже без уважительной причины) может быть только продление срока заключения на один год.

Самое изнурительное — перевозка леса в зимнее время. Этот труд совершенно невыносим. Приходится стоять по колено в снегу, отчего бывает трудно двигаться. Огромные стволы, срубленные топорами, падают на арестантов, иногда убивая их на месте. Облаченные в лохмотья, без рукавиц, в одних только лаптях, заключенные с трудом удерживаются на ногах от слабости, вызванной недоеданием. Их руки