представить сама девушка, давая показания.

– А я не перестаю себя спрашивать, – спустя час после встречи говорила Александра, наливая гостье вторую чашку крепкого кофе и ставя рядом стакан холодной воды. В мансарде было нечем дышать, в открытые окна из раскаленного переулка вплывал только струящийся, почти видимый жар. – Если эти двое пролили столько крови, толком не понимая, из-за чего, имела я право наломать дров, зная, каковы ставки?

– А что же французский антиквар, тот, рыжий, с жуткими зубами? – Елена залпом выпила воду, тут же выступившую на лбу испариной. – Он тоже ничего не знал о тайниках? Ему-то ты что-нибудь рассказала?

Обе, не сговариваясь, не упоминали вслух алмазы.

– Он и так был на грани помешательства, увидев, что я сотворила с панно! – засмеялась художница. – Правда, я быстренько все привела в порядок, наврала ему что-то про жучка-точильщика, которого якобы услышала внутри и от которого решила зачистить панно. Он поверил.

– Значит, он так ничего и не знает?

– Ровным счетом ничего. Знаем только мы с тобой и Катя. Но она не в счет. Они с артистом уехали в Испанию, отдыхать от переживаний.

– Неужели он ее простил? – Елена уже знала все детали этой истории.

– Кто знает, простил ли? Во всяком случае, она крепко вонзила в него когти. Катя не из тех, кто упускает добычу. К слову, мне кажется, она не совсем поверила насчет луковиц тюльпанов. Я клялась и божилась, предлагала тебя позвать в свидетели, но она тянула: «Да я верю!» – а в глазах читалось: «Небось обчистила меня!» Мы с ней больше не созваниваемся. К слову…

Встав и порывшись на книжных полках, Александра принесла и положила на стол раскрытый альбом Рембрандта:

– Можешь полюбоваться этим бесценным тюльпаном, «адмиралом Лиефкином». Он украшает прическу Саскии, изображенной Рембрандтом в виде Флоры.

– Примерно такие тюльпаны сейчас продаются по пятьдесят рублей штука, – вздохнула Елена, разглядев иллюстрацию, знакомую со школьных времен.

– Луковицы уже спустя пару лет после тюльпановой лихорадки стоили не так уж дорого, – улыбнулась Александра, закрывая альбом. – В этом и заключается шутка, которую сыграла со мной история. Но знаешь, оглядываясь назад, на все безумие, в котором я жила несколько месяцев, я ни о чем не жалею. Для некоторых сумасшедших охотников важна не добыча, а сама охота. Я как раз из этой породы. Мне на роду написано оставаться нищей.

И будто в ответ, из картонной коробки, установленной в углу под окном, раздалось протяжное мяуканье. Оттуда поднялась острая мордочка кошки, утомленная и в то же время довольная. Елена услышала писк котят.

– Ты обещала взять одного, – напомнила Александра, направляясь к коробке и жестом приглашая с собой гостью. – Вот, смотри и выбирай. Три кота и одна кошечка.

– Я бы взяла кошечку. – Елена разглядывала копошащиеся в коробке пушистые комки.

– Бери, она вся в мать. Если у тебя заведутся мыши – им конец. Смотри, какая острая морда! Цирцея даже крыс не боится, а уж мышей давно у меня извела.

– Как ты ее назвала? – засмеялась женщина, принимая из рук подруги теплый пищащий клубок, почти невесомый.

– Я решила, раз уж она у меня так прочно обосновалась, неприлично оставлять ее без имени, – ответила улыбкой Александра. – И назвала ее Цирцеей. Полагаю, что имею на это право.

И кошка, подняв из коробки мордочку, снова протяжно мяукнула, будто ставя точку.

Читайте роман Анны Малышевой «Саломея».

Читайте роман А. Малышевой «Отравленная жизнь».