покрыты позором. Благоразумнее всего вывести из окопов войско, вытянуть пушки и возвращаться, сохраняя силы, по спасительному пути отступления…» Разве не то же самоё сегодня говорят славные паши? Но я вас спрашиваю: где сейчас хан Селим-Гирей и визирь Ибрагим-паша?

Все молчали, понурив головы, опустив глаза. Хан живо напомнил им о тяжкой и далеко не завидной участи прошлогодних полководцев.

А Мюрад-Гирей говорил дальше, все более распаляясь:

— Они в позоре и бесчестье, как рабы, брошены на безлюдный остров… Лишены богатства, чинов и заслуг, издыхают от голода и всеобщего презрения… Неужели и вам, паши, хочется такой же участи?.. Нет, я не хочу! Мои воины готовы и завтра, и послезавтра, и сколько понадобится нести все тяготы войны, чтобы добиться славной победы!.. Да поможет нам аллах!

Слова хана произвели большое впечатление на всех. Теперь уже никто не решался подать голос за почётное отступление. Все притихли.

Кара-Мустафа сухими длинными пальцами, на которых кровью отливали рубины в перстнях, ударил по сверкающему эфесу сабли:

— Я внимательно выслушал всех. Большинство из вас заботится не о величии Османской державы, не о славе аллаха и ислама, а о своём спокойствии, о спасении собственных голов, что не достойно воинов падишаха! Ваш боевой дух ослабел. Но он воспрянет в бою, в победах! Поэтому властью, данной мне падишахом, приказываю немедленно начать подготовку к генеральному штурму Чигирина! Этот город я сотру с лица земли, а над Чигиринской крепостью собственноручно подниму знамя ислама!..

Паши понимали состояние визиря. Два года подряд все турецкое войско не могло овладеть Чигирином, не говоря уже об окончательной победе над русскими и украинцами. Престиж Османской державы среди других государств Востока и Запада катастрофически падал. Султан неистовствовал. И Кара-Мустафа, хорошо помня о горькой доле Ибрагима-паши, жаждал лишь победы. Победы любой ценой! Только падение Чигирина могло спасти его положение в войске и в державе, а возможно, и голову. Что будет потом, удастся ли Порте удержать захваченные земли Украины или нет, это его совсем не интересовало и не волновало. Речь шла о важнейшем для него — о собственной жизни и собственном благополучии. А здесь — паши знали — у визиря колебаний никогда не было. Больше того, он знал, что падение Чигирина, вопреки надеждам султана, вовсе не принесёт желаемой победы, но спасёт честь войска и его собственную честь. Поэтому и держался своего с такой твёрдостью.

— Я хотел бы знать, высокочтимый Мюрад-Гирей, — произнёс после паузы визирь, — привезли ли твои нукеры[46] из Бахчисарая сына Ромодана-паши?

— Привезли, великий визирь.

— Пусть приведут его ко мне!.. А сейчас все идите и готовьтесь к новому наступлению, да поможет вам аллах!

Паши, молча кланяясь, начали, пятясь, покидать шатёр.

Объехав стороною Павлыш, захваченный татарами, отряд запорожцев, сопровождавший пленного пашу к гетману Самойловичу, повернул на северо-запад. У Звенигоры под жупаном похрустывал свежий бумажный свиток — письмо Серко гетману.

Запорожцы ехали быстро и надеялись быть под Чигирином на следующее утро. Между двух коней, в брезентовой попоне, обложенный подушками, лежал Спыхальский. Арсен вёз его в Дубовую Балку, где, как он надеялся, Якуб сможет поставить казака на ноги.

Всюду виднелись следы турецко-татарского нашествия. Опустошённые, сожжённые села. Вытоптанные нивы. Скелеты коров и лошадей у дороги, а кое-где — человеческие. Одичавшие собаки выли по-волчьи, скрываясь при приближении всадников в сухом бурьяне.

Звенигора выслал вперёд дозорных: по степи рыскали вражеские разъезды.

Под вечер один из дозорных, что ехал слева, внезапно развернул коня и галопом помчался к отряду.

— Турки! — ещё издалека крикнул он. — Скачут сюда!

Звенигора понял, что их обнаружили. Теперь надежда только на быстрых казацких коней. Но они без отдыха преодолели расстояние от Чертомлыка почти до Тясмина! Не близкий свет! И все же…

— Вперёд! — крикнул встревоженно.

Загудела под копытами земля. Зашелестел, зашумел сухой типчак. Казаки повернули к далёкому лесу, видневшемуся на горизонте.

А турки гнали наперерез. Их было с полсотни. Звенигора узнал тёмный наряд спахиев. Все, как один, на белых конях, они выглядели красочно и грозно. Казалось, летят чёрные призраки.

Запорожцы выхватили сабли, плашмя ударили коней по крупам. Бедные животные прижали уши, вытянули шеи и ещё быстрее рванулись вперёд. Но расстояние до преследователей все уменьшалось. Турецкие рысаки упорно догоняли убегавших.

— Батько Корней, гоните к лесу! Спасайте пана Мартына! Везите прямо в Дубовую Балку… А пашу — гетману! — крикнул на ходу Звенигора. — А я с половиной отряда задержу врага!

— Погибнешь, Арсен!

— Судьбу на коне не объедешь… Гоните!.. Кто со мною — оставайся!

Большая часть отряда замедлила бег.

— Разворачивайся лавой! Бейте, хлопцы, супостатов! Вперёд!

Запорожцы лавою двинулись навстречу спахиям, вихрем летевших на них. Через минуту оба отряда сшиблись друг с другом. Вздыбились кони, протяжно и тревожно заржали. Засверкали сабли. Упали первые убитые и раненые.

Арсен подбадривал товарищей:

— Хлопцы, не посрамим казацкого оружия! Бьёмся до последнего!..

Спахиев было больше. На каждого казака накидывались по двое и по трое. Гремели выстрелы из пистолетов. Свистели сабли. Брызгала кровь, хрустели перерубленные кости. Взаимная ненависть была такова, что даже раненые, упавшие с коней, набрасывались на противников, выбитых из седла, и умирали под копытами коней.

Арсен бился с яростью и самозабвением обречённого: отбивал удары, обрушивавшиеся на него, сам наносил смертоносные удары врагам, защищал товарищей. Его сильный конь, послушный малейшему движению повода, нёс всадника в самое опасное место и там налетал грудью на врагов и рвал их зубами. А тем временем сабля Арсена без устали и передышки сверкала над головами врагов. Сколько спахиев отведали уже её острого жала!

— Шайтан! Шайтан! — вопили они, стараясь издали или сзади нанести казаку смертельный удар. Однако Арсен счастливо избегал его. И неизвестно было, что его спасало: счастье или опытность и смелость.

Но силы были слишком неравны, и запорожцы один за другим падали с коней. Вот их уже пятеро. Бежать нельзя, да и некуда. Со всех сторон они окружены врагами. Больше того: из степи к спахиям подошло подкрепление — примчался ещё один отряд, и свежие воины с ходу вступили в бой. Упало ещё трое казаков. Арсен остался вдвоём с Пивнем. К ним не могли подступиться. Оба сильные, неутомимые и отважные, они своими саблями будто начертили вокруг себя круг, переступить который не решался ни один из спахиев.

Несколько вновь прибывших воинов сунулись было к Арсену, но, не выдержав могучих ударов его сабли, кинулись врассыпную.

Их остановил голос аги, что сидел на красивом сером жеребце.

— Куда, трусливые шакалы? Рубите гяура!

Арсен даже на стременах поднялся — узнал голос Гамида.

Так вот чей отряд прибыл на помощь спахиям! Размахивая саблей, ага возвращал беглецов и поощрял других воинов испробовать счастья в бою с двумя казаками.

— Эй, Гамид-ага, паршивый пёс! Выходи со мною на поединок! Один на один! Не прячься за спинами воинов! — крикнул Арсен.

Гамид тоже узнал казака. Обрюзгшее лицо его налилось кровью, карие глаза с желтоватыми белками чуть не вылезли из орбит.

— Звенигора! Неверная свинья! — Ага задохнулся от злобы и радости, охвативших его. — Сдавайся!