— Мы завяжем тебе глаза. Гайдутины вынуждены будут это сделать.

— Ты говоришь так, Якуб, словно и сам гайдутин…

— Не об этом сейчас разговор. Что же ты решаешь?

— Мне жаль разочаровывать тебя, Якуб, но я никуда не поеду. Со временем об этом станет известно беглер-бею. Я не могу рисковать своим будущим.

— На войне ты каждый день рисковал жизнью, Ненко, и, уверен, не боялся!

— Там совсем другое. Там шла война.

— Это твоё последнее слово?

— Да.

Якуб поднялся, взял со стола подсвечник со свечой и подошёл к окну. Постоял в глубокой задумчивости, тяжело вздыхая и с сожалением качая головой. И если бы Сафар-бей не был так взволнован, он заметил бы, что Якуб, пристально вглядываясь в тёмный сад, дважды поднял и опустил перед собою свечку. Но занятый своими нелёгкими мыслями, ага пропустил это мимо внимания. Якуб вернулся назад и поставил подсвечник на место.

— Я думал, у тебя мягкое сердце, Ненко.

— Будь у меня мягкое сердце, я бы не был воином, Якуб.

За окном послышался шорох и стук. Сафар-бей вскочил на ноги. С подозрением глянул на Якуба:

— Что там?

— Не волнуйся, Ненко. Тебе ничто не угрожает.

Двери приоткрылись. В комнату бесшумно проскользнул Звенигора, а за ним Драган. Сафар-бей кинулся к стене, где висело оружие. Но Арсен молниеносно пересёк ему путь и направил в грудь чёрное дуло пистолета:

— Спокойно, Сафар-бей! Салям! Разве так принимают гостей?

— Что вам нужно? — побледнел ага.

— Уважаемый ага, Якуб уже все объяснил тебе. Но ты оказался бессердечным человеком. Поэтому приходится разговаривать с тобой несколько иначе. Позволь твои руки! Драган, давай верёвку.

— Урус, ты мстишь мне за то, что в Чернаводе я отправил тебя в плен? Но поверь, я потом передумал и хотел приказать…

— Я знаю об этом, — ответил Звенигора. — Якуб мне рассказал. И хотя благодаря тебе я почти год провёл на каторге, мстить не собираюсь. Но об этом успеем поговорить в дороге. Времени у нас там хватит. Вяжи, Драган!

На второй день в полдень, все тридцать гайдутинов, оставшихся зимовать в горах, столпились возле хижины воеводы. Младен стоял впереди. Только Златка осталась с больной матерью.

Снизу, по вьющейся горной тропинке, поднимались пять всадников. Гайдутины молча смотрели на них, собственно, на одного — с завязанными глазами. Он ехал вторым, сразу за Драганом.

— Быстрее! Быстрее!.. — закричал со скалы Яцько, размахивая шапкой.

Воевода волновался, хотя и старался не показывать этого. Но по тому, как он побледнел, а потом снял шапку и скомкал её в руке, гайдутины могли догадаться, какие чувства бурлят в сердце их вожака. Резкий ледяной ветер трепал его длинный седой чуб, бросал в лицо колючим снежком, но Младен будто не замечал холода. С обрыва неотрывно всматривался в приближавшегося к нему сына.

Наконец всадники миновали скалу, на которую забрался Яцько, и остановились перед хижинами, откуда открывался вид на глубокое ущелье, затянутое снежной мглою. Арсен снял повязку с глаз Сафар- бея.

— Здравей, воевода! Здравейте, другари! — поздоровался Драган, спрыгивая с коня. — Какво правите?99

— Здравейте! Здравейте! — Младен обнял каждого из прибывших и остановился перед Сафар- беем.

Наступила глубокая тишина. Все затаили дыхание. Хмурые обветренные лица гайдутинов повернулись к янычарскому аге. Противоречивые чувства бурлили в сердцах повстанцев. Так вот он какой, Сафар-бей, их самый злейший враг! Молодой, статный, удивительно похожий на госпожу Анку, он ловко сидел на коне, оглядывая чёрными жгучими глазами гайдутинов и их стан. Несмотря на усталость и волнение, которое охватило его, он старался держаться горделиво, не опускал глаз под пронизывающими взглядами гайдутинов.

Узнав воеводу, быстро спрыгнул с коня, застыл напряженно, не выпуская поводьев из рук.

— Здравей, сыну! — тихо произнёс воевода, пристально глядя в лицо аги.

Сафар-бей не выдержал взгляда воеводы. Опустил глаза. Арсен, что стоял рядом, мог бы присягнуть, что у него задрожали губы.

— Здравей… тате!

Слова эти, видно, стоили Сафар-бею огромного усилия, ибо голос его дрогнул и прозвучал хрипло.

Собравшиеся всколыхнулись, пронёсся лёгкий, почти не слышный в порыве ветра вздох. Старый Момчил крякнул, будто у него запершило в горле. Якуб отвернулся и молча вытер затуманившиеся глаза.

— Спасибо, сын, что приехал. Пойдём в хижину, — пригласил Младен. — Там твоя майка… ждёт тебя… О боже, слишком долго она тебя ждала, бедная!..

Они направились к хижине. Гайдутины гурьбой двинулись за ними, но у дверей остановились.

— Сейчас мы там лишние, — произнёс Якуб. — Пусть сами…

Но толпа не расходилась. Люди стояли на ветру. Снег таял на их лицах и стекал на мокрые кожушки. В мутном небе желтело круглое пятно чуть заметного холодного солнца.

Через некоторое время вышел Младен и кивнул Звенигоре:

— Арсен, зайди!

Звенигора переступил порог хижины. В горнице горела свеча, пахло воском. Анка лежала на широкой деревянной кровати. Глаза её блестели. Дышала она тяжело. Возле неё сидела заплаканная Златка. Сафар-бей стоял у изголовья, и мать держала его руку в своей, словно боялась, что вот-вот он уйдёт от неё. На лице Сафар-бея неловкость и смятение.

Анка заметила казака, прошептала:

— Арсен, подойди ближе!

Звенигора приблизился к кровати. Стал рядом со Златкой.

— Спасибо тебе, что привёз мне сына… Я так рада… — Голос Анки прерывался. Ей тяжело было говорить, и Звенигора сделал движение, как бы желая её остановить, но она отрицательно покачала головой: — Нет, нет, дай мне сказать… У меня так мало времени… Ты очень любишь Златку?

Вопрос был неожидан, и Арсен смутился. Но тихо и твёрдо ответил:

— Очень! — и взглянул на девушку. Её бледные щеки загорелись румянцем.

— А ты, доченька?

— Я… тоже, — прошептала Златка.

Анка помолчала, внимательно вглядываясь в смущённое лицо дочери. Собравшись с силами, заговорила снова:

— Дайте друг другу руки… Вот так… Прежде я боялась, Арсен, что ты отберёшь у меня дочку, которую я едва нашла. А теперь сама вручаю тебе… Береги её… Она здесь, в гайдутинском стане, стала такой сорвиголовой… Я рада за вас… Будьте счастливы!.. Младен, дорогой мой… — Она подала ему свободную руку, и воевода, опустившись на колени, прижался к ней щекою. — Вот мы и собрались… наконец… всей семьёй… Я так счастлива… мои дети снова со мною…

У Младена вздрогнули плечи, из груди вырвалось глухое горестное рыдание. Златка плакала