Я попрощался с Тони Шарантом. Они с Мишлин сидели рядышком на диване и слушали пластинки. Ну что ж, оставалось лишь дать им подружиться. Я сел в свою прокатную машину и вернулся в 'Космополитен'.

Перед отелем стоял автомобиль, на который я сразу обратил внимание. Черный 'кадиллак' под номером 980-ВС-75. В то же мгновение господин Адриен Фроман, по всей видимости, усердно размышлявший над какими-то сложными делами, пересек тротуар и сел в машину, которая тотчас же мягко тронулась с места, вспугнув голубей. У меня промелькнула мысль, что он приезжал, чтобы поручить мне узнать, кому заплатили за то, чтобы вывести на свет белый его махинации, провести расследование о финансовых возможностях продюсеров, способных заинтересоваться изобретением представляемого им ученого. Это была идиотская мысль, но с киношниками или близкими к ним людьми надо быть ко всему готовым. Я вошел в отель.

– Меня никто не спрашивал? – спросил я у консьержа.

– Нет, месье.

– Я полагал, что месье, который только что вышел... Видимо, я спутал его с другим.

– Конечно, месье.

Я сел в лифт. Лифтер сказал мне, когда мы поднялись на один этаж:

– Частные детективы не задают вопросов беспричинно. Я это знаю, потому что прочел много книг.

– Вы читаете хорошие книги, – сказал я. – И что же?

– Этот тип, который только что вышел, хотел повидать Ломье-жмота. Это вас интересует?

– Не знаю. Тем не менее, спасибо.

– Не стоит. Он поцеловал замок, потому что Ломье тут нет. Он куда-то уехал. Оставил за собой апартаменты, но со вчерашнего дня там не живет. Кажется, он должен вернуться, но мне что с этого. Он же, наверняка, вышлет чек на оплату своего долга, и нам ничего не перепадет. Так уже случалось.

Тем временем мы поднялись на мой этаж. Я вошел к себе. Ну вот! Все они куда-то уезжают, и каждый на свой манер. Дениза – самолетом, Ломье – не знаю как, по-видимому, в погоне за своей неверной кинозвездой, Рабастен – с проломленным черепом, Моника – в багажнике автомобиля... Адриен Фроман же мотался по своим темным делам. Если он воображал, что сумеет продать хотя бы четверть своего научного товара Ломье, он очень сильно ошибался. Если только тот не настолько разорен, как об этом говорят. О! Да! Сейчас я вспомнил! Ломье что-то там рассказывал мне о стереоскопическом изображении. Тогда это просто комедия. В то время, как Ломье пытался перекупить права Монферье на изобретение профессора Бореля, тот уводил у него из-под носа Денизу. Хороший сценарист мог бы написать отличный водевиль на эту тему.

А пока мадемуазель Анни заплатила мне, чтобы прозондировать намерения Адриена Фромана. Лучше всего будет побыстрее разделаться с этой работой, нанеся ему визит.

Вероятно, у этого Фромана среди предков были угри, так ловко он выскальзывал у нас из рук. Мне достаточно было появиться в каком-нибудь месте, как у него тут же возникало желание отвалить прямо на моих глазах. Когда я подъехал к его жилищу на улице Жан-Гужон, он уже садился за руль своего 'кадиллака'. Без колебаний я поехал за ним. Он, наверняка, приведет меня куда-нибудь.

Он привел меня в Нейи. В какой-то момент я подумал, что он возвращается к мадемуазель Анни, но это было не так. Он проехал по Мадридскому проспекту, по бульвару Ричарда Уоллеса, затем пересек Булонский лес. Если он гонялся за удачей, то я пока что ездил за ним впустую! Наконец, неподалеку от заставы Багатель он остановился перед небольшим ухоженным имением с обширным садом. Я тоже остановился и увидел, как он вышел из машины и позвонил у решетки. Через некоторое время ворота широко раскрылись, и он вместе с его 'кадиллаком' исчез из моего поля зрения.

Я тронул с места, проехал мимо имения, остановился поодаль и вернулся пешком обратно, слоено любитель одиночных прогулок. Если судить по медной табличке на воротах, оно называлось 'Приморские сосны'. В самом деле, два таких дерева росли по другую сторону ограды. Нигде никакого имени владельца. В конце асфальтированной аллеи виднелся дом элегантной архитектуры. 'Кадиллак' Фромана стоял перед ним. На горизонте ни одного двуногого существа. Из Булонского леса вылетела желтая бабочка, долетела до середины бульвара, потом, испуганная промчавшимися мимо двумя автомобилями, вернулась к своим кустам.

Влажная послеполуденная тишина внезапно была нарушена взрывами смеха и хихиканьем девиц, которых щекочут. Это проявление веселья имело место на соседней с 'Приморскими соснами' вилле. По крайней мере, по моим предположениям. Ни там, ни в другом месте никого не было видно. Я прошел немного дальше до строящегося дома. Прикладываясь время от времени к бутылке красного вина, один рабочий готовил раствор для штукатурки. Я смотрел, как он трудится, пока тот не прервал свою работу и не обратил внимание на меня. Смех по соседству, который было затих, возобновился с новой силой. Я сказал:

– Вот уж кто не скучает.

– Денежные мешки с компанией, – сказал рабочий.

– Коммунист, папаша?

– Ни в коем случае. Особенно с тех пор, когда богачи-киношники обзавелись партбилетами.

– А это богачи-киношники?

– Не знаю. Но дальше живет баба, которая с ним, кажется, она принимает те еще солнечные ванны! И есть такие, которые пялятся на нее и веселятся по этому поводу. Скажите-ка, а у вас, часом, нет желания взобраться на леса и тоже поглазеть? Несколько дней тому назад я скинул оттуда двух типов... Говорю это, чтобы предупредить вас. Меня тошнит от этого свинства!

– Целомудрие и робеспьеровский дух, – сказал я.

– Целомудрие или нет, – возразил тот, – а вход на стройку посторонним воспрещен.

Я повернул голову на урчание мотора. По-прежнему, не изменяя своей роли угря, Адриен Фроман собирался улизнуть. Человек, стоявший на подножке 'кадиллака', цепляясь за открытую дверцу, как алкаш за стойку в бистро, прощался с ним. Это был Ломье.