Так или иначе, мы все бросили и переехали сюда. Какое-то время, пока стояла хорошая погода, все шло отлично и даже более того – напоминало идиллию. То, что постороннему человеку показалось бы смешным и невероятным, между нами стало обычным делом. Я была матерью маленького мальчика, который весь день играл в лесу и приходил домой только есть и спать. Я никогда не видела его таким счастливым, таким нетребовательным к удовлетворению своих нужд. Он обнаружил, что ему нравится одиночество. Он узнал названия всех растений в лесу, хотя я ни разу не видела его с книгой. Когда он возвращался со своих прогулок, то бывал очень веселым и ласковым. Он спал теперь десять часов подряд. Прежде он, бывало, довольствовался четырьмя-пятью часами сна. Потом приехал ты, и он расстроился, но не очень сильно.

А потом погода изменилась, причем довольно внезапно, и Чарльз снова начал волноваться из-за того, как идут дела в Лондоне. Он хотел, чтобы мы покупали газеты, но я воспротивилась. Он попытался починить старое радио и пришел в ярость, когда это ему не удалось. Тогда он стал придумывать, будто нам скоро не на что будет жить, если он не вернется на работу, что, конечно, было полной ерундой. Но что хуже всего, ему начали приходить письма от премьер-министра, его приглашали на Даунинг-стрит, ему намекали, что для него может найтись место в палате лордов, а значит, и звание пэра, и должность в правительстве с большими перспективами.

Теперь Чарльз не спал по ночам, разрываясь от беспокойства, а днем по-прежнему пропадал в лесу, пытаясь сохранить невинность. Но это давалось ему все труднее. Он сидел в своем доме на дереве в коротких штанишках и гадал, следует ли ему принять титул «лорд Итон» или кто-то уже носит это имя. Прости, Стивен, я не хочу смеяться над ним. Это была трагедия, но с немалой долей абсурда. Я не плачу. Я не собираюсь плакать. Разумеется, мы с ним много говорили. Я, среди прочего, предлагала обратиться к психоаналитику, но Чарльз, как типичный англичанин, и слышать об этом не хотел. Когда я говорила, что просто невероятно, чтобы человек, мучимый таким серьезным душевным разладом, отказывался разобраться в самом себе, он приходил в ужасную ярость, будто капризный ребенок. Представь, он ложился на пол и колотил по нему кулаками.

Потом у Чарльза началась серьезная депрессия. Он попал в ловушку. Если он вернется в Лондон, к прежней жизни, то, он знал это по опыту, его снова начнут терзать старые стремления и навязчивые идеи и он будет тосковать по простой и безопасной жизни, которую устроил себе здесь. А оставшись здесь, он вечно будет терзаться тем, что все меньше значит в мире, который теперь начал называть настоящим. Мое терпение было на пределе. Моя работа остановилась. Такая жизнь измотала меня до крайности. Тщательно поразмыслив, я решила, что будет лучше, если он вернется в политику. В конце концов, Чарльз провел в ней много лет, и если он будет страдать, то не больше, чем ребенок, который не может получить желаемое.

После того как я выложила ему свой план и мы все обговорили, он погрузился в еще большее уныние, а затем мы поскандалили. Это было сегодня утром. Чарльз обвинил меня в том, что я гоню его в холодный мир и запрещаю ему быть тем, кем ему хочется. Боюсь, я не выдержала. Я сказала, что старалась помочь ему всеми силами. Что теперь ему самому придется отвечать за свою жизнь. Он так и сделал. Он хотел причинить мне боль, причинив боль самому себе, – беспощадная логика. Чарльз ушел в лес и сел на землю. Он сам выгнал себя на холод. Как способ самоубийства это слишком капризно и по-детски. И хотя мне всегда будет его жаль, не думаю, что когда-нибудь сумею простить его за это.

От гнева Тельма не могла усидеть. Стивен следил за тем, как она ходит взад и вперед. Атмосфера в гостиной снова стала накаляться.

– Если это Чарльз написал руководство по детскому воспитанию, – сказал он наконец, – то почему оно получилось таким суровым? Судя по тому, что я видел, не скажешь, что оно написано человеком, который чувствует себя ребенком.

– Я читала его полностью, – ответила Тельма. – Это точная иллюстрация проблем, которыми мучился Чарльз. Тайная мечта вдохновляла его браться за работу, а желание угодить заставляло писать то, чего от него ждали. Эти порывы Чарльз не смог примирить, и это его погубило. Ему никогда не удавалось допустить черты жившего в нем ребенка – ты бы видел, Стивен, какой он был забавный, искренний и мягкий, – в свою взрослую жизнь. Наоборот, эти черты стали маниакальной компенсацией того, что он называл своей повышенной ранимостью. Все эти усилия и старания, захват рынков и потоки красноречия служили для того, чтобы спрятать свою слабость. И честно говоря, когда я думаю о своих коллегах по работе и вообще о научном мире и мужчинах, которые им заправляют, когда я думаю о самой науке, о том, какой вид она приняла за прошедшие несколько веков, я должна сказать, что случай Чарльза – лишь крайняя форма проявления одной общей проблемы.

– Думаю, ты права, – сказал Стивен. Теперь Тельма обратила свой гнев на него.

– Вот как ты заговорил. Но вспомни несколько последних лет и все свои несчастья, как ты барахтался и впадал в апатию, когда прямо у тебя под носом… Вот тогда ты поймешь: одно дело – говорить: «Это верно», и совсем другое – знать, что это так.

Стивен привстал со стула.

– О чем ты? – требовательно спросил он. – Что это было у меня под носом?

Тельма поколебалась и уже собиралась ответить, как вдруг короткую паузу взломал пронзительный телефонный звонок. Прежде чем она успела снять трубку, Стивену вдруг подумалось, что весь вечер в его голове звенят безответные звонки.

Тельма говорила в трубку:

– Да?. . Но он здесь, со мной… Хорошо… Да, можешь не сомневаться… Конечно…

Она протянула трубку Стивену, прикрыв свободной рукой микрофон. Она явно давала понять, что не собирается уклоняться от его вопроса.

– Джулия, – сказала Тельма. – Джулия была у тебя под носом. Она хочет поговорить с тобой.

Стивен взял трубку и стал слушать. Теперь Тельма широко улыбалась и, пока он разговаривал, смотрела на него прищуренными глазами, полными слез.

Согласно расписанию ночной поезд из Шотландии, следовавший в Лондон с запада через Норфолк и Саффолк, делал короткую остановку в местном городке в час двадцать ночи. Стивен добрался до станции на машине, позаимствованной у Тельмы, оставил ключи под сиденьем, как было условлено, и поднялся на