— Главврача, пожалуйста. Нет, нет, он не мог уйти, поскольку ждет моего звонка… Никита Петрович? Это Зыков. Вертолет за Альбертом Кимом вылетел. Вы позволите его проводить?.. Нет, нет, разговаривать не будем… Спасибо.

Он положил трубку.

— Нас ждут в больнице.

Я подписал бумагу, не читая.

Мы тут же выехали в больницу, поговорили с главврачом Никитой Петровичем, посетили Кима в отдельном боксе реанимационного отделения. Он то ли спал, то ли берег силы, потому как мне показалось, что дрогнули его ресницы. Разговаривать нам было запрещено, пожимать руку больному тем более, и мы, постояв и поглядев на Альберта, тихо вышли.

— Сколько? — спросил Юрий Денисович.

— Как договорились… — Главврач застенчиво опустил глаза.

— Отсчитайте ему три куска, — сказал Зыков.

— Прямо здесь? — шепотом осведомился я.

— Можете в сортире, если смущаетесь.

Я не очень смущался, но отсчитал все же в личном туалете Никиты Петровича и под его робкие благодарности вернулся к Зыкову.

— Позвоните мне по мобильному, как только взлетит вертолет, — сказал Зыков главврачу.

— Вы уж, пожалуйста… — беспомощно пробормотал я.

Пожал Никите Петровичу руку, и мы вышли.

— С официальной частью покончено, — улыбнулся Зыков. — Приедем и откроем часть неофициальную. В ресторане среди друзей, что будет куда приятнее.

— Ну, а каковы мои действия? — спросил я с некоторой долей раздражения, так как вид Кима мне решительно не внушал оптимизма.

Мы уже ехали в направлении столика с армянским натюрмортом.

— А, вы же поленились прочитать договор! Впрочем, черта чисто советская, поскольку мы растлены соцдоговорами и соцобязательствами. А в соответствии с подписанным вами договором вы должны загрузить два вагона своими изделиями. Соответственно присвоенным им мастям: вагон пик и вагон треф. Полная оплата после подтверждения получателя. Процентная надбавка за качество преду-смотрена.

Он играл со мной, как кошка с мышью. Его это вдохновляло, а мне было безразлично. Я весь был поглощен предстоящей мне преступной деятельностью по отправке патронов в воюющее государство. И в соответствии в этой заботой искренне признался:

— Жаль, что Херсон Петрович больше не числится в моем хозяйстве.

— Вы с ним еще успеете потолковать, — заверил Юрий Денисович. — Старая дружба не ржавеет. Тем более что мы идем в его царство отмечать удачное разрешение коллизии.

В царство Херсона мы шли подземным путем. Он был еще недостроен, еще возились с облицовкой плиточники, но — существовал как таковой. Подземный ход, соединяющий ресторан «До рассвета» с клубом деловых людей, где самому Херсону, как сказал когда-то Спартак, абсолютно нечего было делать. Делать было нечего, а подземный ход все же существовал. Поэтому я спросил:

— Он на кухню ведет, что ли?

— Конечно! — весело отозвался Юрий Денисович. — Это спецлаз по доставке закусок.

Ход вел, правда, не на кухню, но все же в подсобные помещения. Зачем — было неясно, потому что от ресторана до клуба было, что называется, рукой подать. Бессмыслица стоила недешево, почему я и поинтересовался, кто же вгрохал сюда деньги, ничего, по сути, не получив взамен.

— Меценаты, — сказал Зыков.

— Спонсоры? — довольно тупо переспросил я, поскольку относил меценатов к семейству давно вымерших мамонтов.

— Никоим образом, именно меценаты. Улавливаете разницу? Спонсор всегда норовит получить хоть какую-то прибыль со своих вложений, а меценат заранее знает, что не получит взамен ничего, кроме морального удовлетворения. Кажется, мы пришли слишком рано, и нам предстоит немного подождать сотрапезников в армянском кабинете.

Армянский кабинет выглядел бы весьма уютным, если бы не сводчатый потолок. Под центром купола располагался овальный стол с четырьмя креслами, расположенными так, чтобы всячески затруднить собеседникам общение друг с другом. На столе уже стояли закуска и множество плошек с цветами. Мы присели в стороне на тахту, и я спросил:

— А кого, собственно, мы ждем?

— Не беспокойтесь, люди вполне приличные.

Приличными людьми оказались Спартак с Тамарочкой. Я почему-то предполагал, что так оно и будет, а потому и не удивился. За столом ни о пиках, ни о трефах не было и намека, Спартак вполне удачно шутил, но эта незапланированная встреча не удостоилась бы записи в правнучке той тетради, что мне когда-то подарили кубинцы. Но я ее тем не менее записал, и вот по каким причинам.

Во-первых, Херсон Петрович так и не появился в кабинете, где мы расположились. А ведь был в ресторане, был: я отчетливо расслышал его голос. Значит, не хотел со мной встречаться. Возможно, из деликатности, порой свойственной ему, возможно, по каким-либо иным причинам. Я не спрашивал, понимая, что рассчитывать на ответ искренний здесь не приходится. Но почему-то мне это запомнилось.

Мы пересели за овальный стол. Каждому был предоставлен максимум пространства и свободы, но все разговоры общего характера приходилось вести несколько громче, чем обычно. Зато это позволяло ближайшим соседям общаться друг с другом вполголоса, и эти полуголоса посторонние уши услышать не могли при всем желании, поскольку все звуки плавали под сводами, не снисходя до обычного уровня. Херсон Петрович создал все удобства для частных бесед, никто ни к кому не прислушивался, и все шло, как и было предусмотрено заботливым хозяином.

Что-то говорил Юрий Денисович, но я его не слушал. Я маялся, что мобильник Зыкова не звонит, что никакого вертолета нет и в помине, и ко мне, признаться, стала по-пластунски подползать мыслишка, уж не разыграли ли со мной хорошо подготовленную шутку. В этом убеждали и крупная сумма денег, которые сунули мне, и три тысячи, которую сунул я главврачу без всякой расписки…

И тут запищал зуммер мобильного телефона. Зыков неторопливо достал его, а я подался всем телом, чтобы расслышать.

— Погрузили? Так. Как его состояние? Пришел в себя? Ага, и врачи хороши, и лекарство из столицы. Благодарю, Никита Петрович, ваш должник. Он рядом, сейчас передам.

И протянул мне трубку. Я схватил, прижал к уху и услышал голос главного врача:

— Докладываю, что Альберт Ким уже в воздухе. После укола пришел в себя…

Я поблагодарил, вернул телефон и с облегчением откинулся на спинку кресла. Нет, меня не разыгрывали, Ким летит в Москву…

И тут вдруг до меня ясно донесся голос Тамарочки:

— Парички носят при облысении…

Чуть позднее я сообразил, что, откинувшись, я вышел из зоны рассеивания звуков и попал в фокус, созданный их отражением от купола. Вероятно, это была единственная точка…

— Перестань бабство свое лелеять! — резко сказал Спартак.

Тамара обиженно примолкла, но долго молчать ей было невмоготу.

— Зачем ты столько кусков ему отвалил?

— Затем, что блесна должна сверкать. Только тогда ее заглотят.

Тут появились официанты с нагруженным снедью столиком, Тамара и Спартак вышли из точки слышимости, а я — из точки прослушивания. Я-то вышел, а прослушанное из меня выходить что-то не