— Я понравилась тебе даже в мешковатом свитере и с нечесаными волосами?
— Я ощутил все в самый первый вечер в спортклубе. И ты тоже все это почувствовала. Между нами будто искра проскочила.
— А зачем тогда ты сбил меня с ног? — спросила она с коротеньким смешком.
— Я всегда сбиваю с ног людишек, которые пытаются меня убить.
Она приподнялась на локте и сказала серьезно:
— Я пыталась убить то, что ты собой представлял.
— Ты ведь уже не планируешь убить
Она отвела глаза.
— Даже если это будет настоящая самооборона, тебе не понравится то, как это на тебя подействует. — Он погладил ее по спине.
— А ты кого-нибудь убивал?
Он вздрогнул и отодвинулся от нее.
— Не так, как ты имела в виду.
— А как еще это можно сделать?
Он встал с кровати, и она бросилась за ним.
— Рэнди? Что бы я ни сказала, извини меня.
— Все в порядке.
— Нет, не в порядке.
Она встала на колени, обхватила его руками сзади и прижалась щекой к его спине.
— Пожалуйста, не уходи.
— Я хочу пить. Что, если я принесу тебе стакан вина, а себе еще пива?
— Пожалуйста, только возвращайся.
Когда он вернулся наверх, она приняла от него стакан с вином, не отрывая взгляда от его лица. Он присел на край кровати и провел рукой по ее волосам.
— Ты не сказала ничего обидного. Просто случайно наткнулась на скелет в шкафу нашей семьи.
— Иди сюда. Мне нет дела до ваших скелетов. Он растянулся рядом с ней и прижал ее к груди.
Его подбородок уткнулся в ее темя.
— Поверь мне, ты никогда бы не избавилась от чувства вины за чью-то смерть, не важно чью.
— Если ты застрелил кого-нибудь, значит, у тебя не было выбора, я уверена. Ты не можешь совершить чего-то плохого.
— Я никого не застрелил, но чувство вины у меня все же есть. Мне было одиннадцать, я был достаточно взрослым, чтобы сказать моим близким, что они сами виноваты.
— Одиннадцать? Это всего на два года больше, чем Майло.
— Я говорил тебе, что служба в полиции — наше семейная профессия. К несчастью, алкоголизм — тоже наше семейное проклятие. Мой отец был членом Клуба анонимных алкоголиков, но дядя Норман, тоже коп, был обыкновенным, тупым выпивохой. Я не знал об этом несколько лет, но причина, по которой мы не могли есть тосты на завтрак, когда он был поблизости, заключалась в том, что от их хруста у него усиливалась зависимость.
— Ты шутишь, — сказала Хелена.
— Честное скаутское. — Рэнди откинулся на подушку, и она прижалась к нему снова, положив руку поверх его груди.
Раз уж он начал, надо было продолжить, дать всей этой истории выйти наружу. Почему-то сразу после того, как люди занимались любовью, они не стесняются показать свою уязвимость. Даже если он чувствовал вину, не мог же он сделать чего-то особенно скверного в одиннадцать лет. Разве не так?
— Мы жили по соседству с дядей Норманом и тетей Джин, — продолжил Рэнди. — В тот вечер папа был на дежурстве, мама и тетя Джин ушли на какое-то собрание. Предполагалось, что дядя Норман присмотрит за мной и за своей полугодовалой дочкой Ирэн, но он предпочел пиво и матч высшей лиги по телевизору. Я зашел в дом за чем-то и услышал, как она плачет, ужасно громко. Я вообразил, что надо перепеленать ее и дать ей бутылочку.
— Ты? — спросила Хелена.
— Послушай, я могу сменить подгузник. — Он вздохнул. — Как только я подошел к двери детской, она замолчала. Я заглянул. Дядя Норман держал ее над колыбелью и тряс, как тряпичную куклу.
— О господи! — Она прижалась к нему.
— Он не узнавал меня в течение нескольких секунд, а потом закричал, чтобы я звонил в 911… Она умерла в приемном отделении. Когда я рассказал своему отцу, что именно я видел, он сказал, чтобы я держал рот на замке, потому что все подумают, будто это сделал я.
— Почему ты не рассказал еще кому-нибудь?
— Отец сказал, что я, должно быть, ошибся, что дядя Норман никогда бы не причинил вреда своему ребенку, и я могу разрушить их брак, сломать ему карьеру. Когда я попытался опять заговорить об этом, он ударил меня. В первый и последний раз, когда отец поднял на меня руку. Он сказал, что дядя Норман и тетя Джин достаточно настрадались и что я должен соблюдать интересы семьи.
— И ты заткнулся.
Когда он заговорил снова, Хелена почувствовала в его голосе неподдельное отчаяние:
— Они все были копами. А я был ребенком. В тот год, когда я стал детективом, я просмотрел заключение о смерти Ирэн. В качестве причины там был указан синдром внезапной смерти младенцев. Вскрытия не делалось. Боюсь, можно сказать, что дядя Норман случайно вытряс ее мозги.
— Это и есть его вина?
Рэнди поднял свободную руку и тут же уронил ее.
— Кто знает? Вот поэтому я и устроился в отдел нераскрытых преступлений. Не хотел, чтобы еще какой-то дядя Норман ушел от ответственности.
— Он не ушел?
— Он расстроил множество жизней. Через год после гибели Ирэн у них родился сын, мой кузен Норман-младший. Никто, включая мою маму или тетю Джин, больше не оставлял ребенка на дядю Нормана.
— Она осталась с ним?
Рэнди кивнул.
— Пару лет назад я поговорил с одной своей приятельницей из отдела дознания, пытаясь понять, что бы случилось, если бы я открыл полиции то, что видел. Она сказала, что, вероятнее всего, ничего. Моего свидетельства оказалось бы недостаточно. Другие члены семьи соблюдали бы честь мундира. И другие копы поддержали бы его.
— А это не мог быть в самом деле синдром внезапной смерти?
Он провел рукой по ее волосам:
— Я видел то, что видел.
— Ты же не тряс ребенка. Все это не твоя вина. Ты никого не убивал.
— Они могли бы сделать вскрытие. Я мог бы послать отца с его запретами ко всем чертям.
— Ты подчинился приказу старшего.
— Так оправдывались нацистские каратели.
— Им было не по одиннадцать лет.
— Мой отец меня так и не простил.
— Не простил тебя?! За что?
— За то, что я знал о том, что он сделал, о том, что все они сделали.
Хелена взяла Рэнди за руку:
— Мне так жаль.
Он повернулся и обнял ее:
— Я предупредил тебя. Всем будет плохо, если ты…
Рэнди уехал перед рассветом, чтобы случайно не попасть на глаза детям.
Хелена чувствовала во всем теле приятную боль и томление. Она стояла под душем, пока не закончилась горячая вода, потом оделась и принялась готовить завтрак для Майло, Ви и Марси.
