места, где ты побывала, назвать всех, с кем общалась перед тем, как это случилось. Насколько я помню, нас прервали.

Она обошла стол и выдвинула ящик поцарапанного серванта, стоявшего рядом, поискала в нем и протянула ему толстую пластиковую папку.

— В этом году я начала вести ежедневник на компьютере, но два года назад я использовала этот дневник. Я не записала имя парня, который обслуживал мой автомобиль, и я не знаю даже имени бакалейщика, но я четко соблюдаю расписание встреч и учитываю имена людей, с которыми вижусь. Здесь целый год. Попробуй что-нибудь из этого извлечь.

Рэнди взял папку, но не стал ее открывать. Он подождет до тех пор, пока сможет разложить бумаги на обеденном столе у себя на чердаке. Тогда можно будет сравнить выуженное из дневника с именами из списка, который О'Хара уже получил от Хелены, и из списков контактов, полученных от других жертв. Сомнительно, чтобы сотрудники О’Хары могли пропустить какие-то важные совпадения, но Хелена могла добавить еще одно, на первый взгляд незначительное имя. В той ситуации Рэнди был бы благодарен и за одно совпадение.

— Кушать подано! — позвала Марси.

Хелена двинулась за ним, чтобы открыть дверь, но он положил руку на ее предплечье.

— Извини, что напугал тебя вчера вечером, — пробормотал он.

Она уткнулась в косяк двери и прикрыла глаза:

— Это я должна извиняться перед тобой.

— В следующий раз…

Она быстро открыла глаза.

— Следующий раз?

— В следующий раз, когда ты придешь ко мне, — повторил он размеренно.

— Я никогда не смогу этого.

Он поднес ее руку к губам.

— Ты сможешь, если захочешь меня — нас — достаточно сильно. Я не ставлю на этом крест.

— Вообще, я детей не люблю, да и возиться с ними я не умею, — сказал Рэнди.

Он накапал сливок в чашку Джека Сэмьюэльса и протянул ему. Лиз Слотер у себя за столом смешивала йогурт с отрубями. На время беременности она ограничила кофеин. До родов было еще далеко, но ее живот рос не по дням, а по часам.

— Большинству деток, которых мы здесь встречаем, — Джек отхлебнул кофе, — до цивилизованности еще шагать и шагать. Лучше бы они воспитывались в волчьей стае. У волков хоть кодекс чести имеется.

— Половина этих ребят и до двадцати пяти лет не доживет, — вставила Лиз.

— Да они и сейчас как живые мертвецы, — добавил Джек. — На мой взгляд, нормальных детей и вовсе нет.

— Единственные дети, которых я близко наблюдал, — мои племянники, — сказал Рэнди. — Они шумные, избалованные, эгоистичные, за столом ведут себя как поросята, родителей ни в грош не ставят.

— Как и ты, — прокомментировал Джек.

— Я считаю моих стариков чудаками, но всегда вежлив с ними, когда мне приходится присутствовать на семейных торжествах.

— Которые ты до смерти не любишь, — подначила его Лиз.

— Но здесь я должен признаться, что Майло и Виола мне действительно нравятся. Они умненькие, хорошо говорят и прекрасно себя ведут.

— Образцы совершенства, — хмыкнул Джек.

— Черт с вами обоими. Я пошел на допрос.

Уходя из отдела, он услышал, как Лиз и Джек покатились со смеху.

А Рэнди пошел прочь.

— Что такого наделал Микки? — спросил профессор Лайман Петтигрю.

— А почему вы думаете, что он что-то наделал? — в свою очередь спросил Рэнди.

— Полиция не стала бы допрашивать руководителя отделения о Майкле Норкроссе без веской причины, тем более он здесь уже не работает.

Тучный, невысокий и седой человек, профессор Лайман Петтигрю откинулся назад и взял со старинного стола, заваленного бумагами, золотое перо. Стул под ним заскрипел, и Петтигрю поморщился.

Рэнди не ожидал, что кабинет декана отделения экономики в провинциальном колледже будет размером с боевой корабль, но его удивило то, что это крошечное помещение открывается прямо на центральный холл четвертого этажа уродливого кирпичного здания учебного корпуса. У него не было даже секретаря, чтобы предупредить о визитерах.

Книги по одной из стен кабинета были, в противоположность кабинету Прядки, тщательно расставлены, никаких скомканных бумаг на полу, ни единой семейной фотографии или цветка в горшке на секретере позади стола. Таблички с именем или дипломов на стене тоже не было. Такой кабинет, как у Петтигрю, мог принадлежать кому угодно.

— Полиция постоянно пересматривает старые, незавершенные дела, вроде этого, о нападении на Хелену Норкросс, — сказал Рэнди. — Чтобы проверить, не упустили ли мы чего-нибудь в первый раз. — Не переводя дыхания, он спросил: — А что там за история с его контрактом?

Профессор Петтигрю положил свое золотое перо. Он успел схватить его, пока оно не скатилось со стола, и теперь бережно спрятал перед собой в средний выдвижной ящик.

— Заключения комитета о продлении контрактов конфиденциальны. Вам нужно получить судебное предписание, чтобы их просмотреть. Что именно вы хотите узнать?

Рэнди покачал головой:

— Вы ведь можете дать мне общее представление, верно? Мне не нужно официального отчета. Я понимаю, что вы не обязаны документировать причины отказа продлить контракт, так ведь?

Профессор Петтигрю расслабился и улыбнулся. Рэнди обрадовался, что ему не придется самому просматривать все доклады комитета, поскольку его собеседник будет счастлив посплетничать о коллегах, тем более уже в заведении не работающих.

— После окончания пятилетнего срока контракта с вами его либо продлевают, либо нет, и учебное заведение приглашает кого-то нового. Вверх или вон.

— Жестоко.

— Контракт не гарантирует вам работу пожизненно, но в общем он действует до тех пор, пока вас, скажем, не застукают со студенточкой на лужайке под окном руководителя колледжа.

— А его застукали?

Профессор испуганно глянул на Рэнди:

— Да нет, бог с вами. Майкл никогда не делал ничего плохого. Точнее говоря, наоборот, он никогда не делал ничего выдающегося. Его студенты сдавали соответствующие требованиям, но уж никак не блестящие работы. Майкл не публиковал статей в профессиональных журналах и не представлял доклады на конференциях, не высказывал желания работать в факультетских комитетах или выполнять какую-либо общественную работу. Хелена — та все это делала, и даже больше. Откровенно говоря, он был чем-то вроде золотого мальчика, который думает, что может всего добиться собственным обаянием, и это ему довольно долго удавалось. Но всему есть предел. Я бы никогда не принял его на работу, если б знал, что он настолько ленив.

— Но почему же его все-таки взяли?

Петтигрю вдохнул и медленно выдохнул.