— Как? Я говорила со специалистами и другими жертвами, рассказывала им мою историю и слушала их исповеди.

— И сколько среди специалистов было мужчин?

Она недоуменно посмотрела на него:

— Ни одного.

— Тогда расскажи мне. Было бы просто рассказать мне все — так, чтобы я понял. Но я никогда не слышал этого от тебя. Ты всегда рассказывала скорее о своих переживаниях, а не о фактах.

Она повернулась спиной и застегнула на себе лифчик. Этот жест огорчил его своей безнадежностью, но он уже знал, что на сегодня она для него потеряна.

— Микки не хотел, чтобы я хоть о чем-то таком упоминала.

Она накинула через голову платье. Рэнди с трудом отказался от намерения предложить свою помощь в застегивании «молнии». А она, поерзав, успешно выполнила это без его помощи. Он никогда не был в состоянии понять, как женщины это делают. Наблюдать то, как она одевается, было почти так же волнующе, как и раздевать ее.

— Полагаю, муж чувствовал себя виноватым за то, что не смог защитить меня, что было абсолютно нелепо. Он более виноват в ином. Ведь в глубине души он был убежден в том, что я это заслужила.

Она замолкла и стала искать свои туфли.

— Ты делилась с кем-то из своей семьи?

— У меня не осталось близких родственников. С Марси я тогда знакома не была, Майло и Ви в больницу не пускали, так что это были только мой муж и моя лучшая подруга, у которой, как потом оказалось, несколько месяцев была интрижка с Микки. Первые годы у нас был счастливый брак, а потом он развалился. — Она повернулась к Рэнди с глазами полными слез. — Многих из нас в детстве учат, как бороться с трудностями, но Микки никогда не переживал настоящего удара по своему эго — до того, как с ним не продлили контракт. Это было тогда, когда он начал играть по-крупному и завел связь на стороне. Я пыталась ему помочь, но неожиданно он стал смотреть на меня как на соперницу, а не как на партнера. В каком-то смысле, когда, после нападения, я сама стала нуждаться в поддержке, это заставило его почувствовать превосходство.

— Не сказать, что это необычная реакция, — сказал Рэнди, подумав, однако, что этот Микки — рядовой придурок. — Мужчины всегда чувствуют себя виноватыми, если не могут защитить своих жен, а потом, когда они не справляются со своей реакцией, они начинают обвинять женщину.

Рэнди удивлялся тому, что О’Хара никогда не рассматривал Микки в качестве потенциального подозреваемого. Он был обижен на собственную жену. Возможно, даже хотел причинить ей вред и нанял кого-то, чтобы тот это выполнил. Возможно, Микки хотел ее смерти, но нанятый им киллер просто занервничал и ограничился изнасилованием. Не очень похоже на правду, но надо бы это проверить до того, как вычеркнуть ее бывшего из списка.

— Думаешь, это началось сегодня вечером? Если б ты видел мой первый приступ страха… Я набросилась на Микки как тигрица, когда он попробовал коснуться меня в первый раз.

— Да черт с ним. Сядь и расскажи мне.

Если у них обоих и есть хоть какой-то шанс — такой, какой хотел Рэнди, — тогда ему надо знать о том, что сделало ее такой, какова она сейчас. Возможно, он тоже сможет открыть для себя то, что сделало его таким, каким он является.

Хелена стояла молча так долго, что он засомневался, что она его услышала. Затем она глубоко вздохнула и скинула туфли, которые покатились по бетонному полу. Рэнди похлопал по постели рядом с собой. Вместо этого она села в изножье кровати. Платье вздернулось выше колен, по самые кружевные манжеты ее черных чулок.

Она и не подозревала, как много она на него взвалила. Он наклонился до середины кровати и прикрыл себя до пояса одеялом.

— Смешно, что говорят в телешоу о психологическом ущербе, который наносит изнасилование, — так, поверхностный взгляд…

Снаружи кристаллики льда тихо царапали оконное стекло и сползали по нему холодными слезинками. Она содрогнулась, но голос зазвучал сильнее.

— Ты уверен, что хочешь это услышать?

— Да, — уверенно ответил он.

— Изнасилование — это как если бы тебя раз за разом протыкали раскаленной иглой.

Он даже и не пытался вообразить, чего ей стоило говорить, но знал достаточно, чтобы держать рот на замке и позволить ей двигаться туда, куда она сама пожелает.

— Как только я начала ходить к тебе на занятия, сразу вернулись воспоминания, как он меня бил. Мне было необходимо заблокировать это. Воспоминания о побоях — это то, что я пыталась уравновесить, когда мы боксировали.

— Так, значит, ты в целом была в сознании во время нападения?

— Кто знает? — Она пожала плечами. — То была, то не была, полагаю. Я пытаюсь поставить точку на своей травме. Мой консультант говорит, что некоторые женщины годами стараются вытравить из памяти мучительные сцены. Это, должно быть, именно то, что я делала, потому что я до сих пор не могу припомнить хоть что-нибудь об этом человеке. Черная маска на лице — иногда, время от времени.

— О’Хара говорит, он не оставляет следов.

Она шумно выдохнула.

— Он многое забирает. Мое чувство безопасности, чувство личного пространства и больше всего — сознание того, что я сама в своей жизни хозяйка. Он из меня сделал нечто… нечеловеческое. С тех пор я сама не пойму — жива я или мертва. — Она обхватила себя руками, откинулась на спинку кровати и прошептала: — И это не проходит.

— А ты была в сознании, когда тебя нашли? На Олд-Форест-Роуд в темное время движения нет.

— Я продиралась через кусты, но у меня, должно быть, было совсем плохо с головой, потому что все, о чем я могла думать, — это как бы найти свое белье и брюки до того, как кто-то меня увидит. Чудно, да? — Они встретились взглядами, и она потрясла головой. — Чуднее не бывает. Я могла перенести то, что сделал со мной насильник, но после всего этого боже сохрани меня от того, чтобы копы из отдела сексуальных преступлений увидели, что у меня не сделана эпиляция на зоне бикини.

Он не отважился шевельнуться, хотя ему очень хотелось заключить ее в объятия — просто прижать ее к себе.

— Я нашла брюки, но белье — нет. О’Хара считает, что преступник унес его в качестве сувенира. — Она тихо рассмеялась. — Мамы часто говорят детям, чтобы те всегда надевали чистые трусики — на случай, если они попадут в больницу. Я в конце концов попала в больницу, но никакого нижнего белья у меня не было вовсе.

Рэнди подумал — а она вообще когда-нибудь сможет пройти через этот последний, самый трудный рубеж?

— Он забрал всю мою наличность, но оставил сумку и не нашел моего мобильника в кармане брюк. Копы отследили мой вызов по 911 и отвезли в «скорой» в кризисный центр для жертв насилия, чтобы там меня осмотрели — вот это был настоящий праздник! Укол морфина — благословение Господне! Два дня меня не отпускали домой, а на работу я вернулась только через месяц. Микки принялся изводить меня почти сразу, начинал обычно, если рядом оказывался кто-то чужой. Он представлял это так, будто надо мной подшучивает, но это не было шуткой. Полагаю, он просто указывал мне на мое место.

Рэнди уже ненавидел всех, у кого была ученая степень.

— Если б я не красилась так сильно, если б я носила короткую стрижку, если б не виляла бедрами, если б не водила БМВ, если б я не держалась на равных со студентами… Умом-то я понимаю, что это чепуха, но в определенном смысле я не могу избавиться от чувства вины. Женщины часто винят самих себя, хотя бы немного. Если я виновата лишь отчасти, то все-таки имею власть над моей жизнью.

Рэнди наклонился и поставил локти на колени.

— Почему ты стала ходить на занятия?

Она вскочила, быстро нашла свои туфли и сунула в них ноги.

— Рано или поздно он придет за мной. Он это сделает, и я намерена встретить его во всеоружии.