И вот эта шальная мысль стала меня терзать — Лялина можно, ликвидировать, используя в качестве канала подхода к нему, если «завербованный» канадцами Максимов уйдет на Запад.

Что двигало мною? Профессиональная гордость за возможность реализации справедливой акции.

Мне помнилось, что чекисты двадцатых и тридцатых годов неоднократно использовали внедрение наших разведчиков в ряды членов контрреволюционных организаций для ликвидации руководящих и активных в антисоветском рвении сотрудников. В шестидесятых годах стала известна одна из таких акций с «предателем» Тойво Вяйнэ, который за «пособничество» противнику в двадцатые годы был «арестован», «судим» и «расстрелян». Я видел этого человека по телевидению, когда он рассказывал о своей дальнейшей судьбе: погранзаставы и уход на пенсию с должности начальника погранотряда в Анапе.

Судьба чекиста глубоко запала мне в душу и была воспринята мною, как акция большой эффективности и доверия в нашей работе.

В вопросе жизни и смерти я был продуктом своей эпохи. Война, вечная борьба с врагами Отечества, разоблачающие сведения об аморальных действиях спецслужб Запада, в числе акций которых был не один случай физического уничтожения противников. Жертвами становились мои коллеги-разведчики.

«Дело Лялина» — чуждое мне до омерзения человеческое действие — измена. Я учился с Лялиным в разведывательной школе под Москвой. Он был также из моряков, только гражданских. Мы не дружили, но в стенах школы общались. То, что сделал Лялин, — это ущерб государству, Родине, присяге, чести офицера, всем профессионалам разведки. И был приговор трибунала, официально лишавший его права на жизнь.

Я и сегодня верю в справедливость самой высшей меры предателям. Это мнение разделяют большинство моих коллег. В этой вере «не предай» и «не убий» равнозначны. Но я их понимаю так: «Не предашь — не будешь убит!»

Вот с этой идеей я и обратился к куратору по «Турниру» Александру Васильевичу, изложив ее суть на бумаге. Мой коллега уточнил мотивы такого моего предложения и сказал, что доложит «предложение о судьбе Лялина» начальнику управления внешней контрразведки, то есть Калугину. Затем я несколько раз получал ответ, что предложение рассматривается. На том дело и закончилось.

В девяностых годах я узнал, что канадская операция по вербовке меня и работе в дальнейшем была названа «Золотая жила», а в среде канадских контрразведчиков я проходил под кличкой «Аквариус».

Визит в ФРГ планировался в первую очередь в интересах операции «Турнир», но знали об этом только посвященные. Внешне это выглядело как работа по линии НТР.

К этому времени с позиции Внешторга я начал изучение и разработку одной западногерманской инженерной компании в Ганновере, основной продукцией которой было оборудование для производства сверхтонких полимерных пленок шестиметровой ширины и повышенной прочности. Пленка имела многоцелевое назначение: как основа для фотопленок, для изготовления комплектующих изделий в электронике, шла на нужды космоса и военных.

Наши специалисты работали в этой области, но у них не все ладилось — так появилось задание ВПК для разведки. Компания интересовала меня своими возможностями в ноу-хау и инженерных решениях.

Главным организатором и вдохновителем исследований, эксплуатации и работ в промышленном масштабе в этой специализированной компании был «Мавр», человек весьма своеобразный. Я лично с ним не был знаком, так как он категорически отказывался приезжать в Союз. Поэтому коммерческие и технические переговоры в Москве проходили без его участия. Не приехал он даже на подписание контракта в десяток миллионов долларов. И только в ФРГ я понял, в чем тут дело.

Как часто бывает с людьми крупного телосложения, он в чем-то бывал простодушен и даже доверчив по-ребячьи. Этот гигант с лицом природной смуглости в годы войны служил в знаменитом танковом корпусе Роммеля. В Африке «Мавр» был ранен, и на этом война для него закончилась. В общении «Мавр» был приятен и весьма внимателен, в частности, к моей «крыше». В моем лице «Мавр» видел вершину возможностей его компании, ибо такого масштаба заказы ему на Западе и не снились.

Повышенный интерес со стороны «Мавра» к текущему и будущему заказам был мною использован для решения задач в интересах НТР. Нужно было через «Мавра» получить чертежи конструкции специального оборудования для производства пленок и ноу-хау для работы на нем. В действующем контракте компания поставляла только отдельные узлы оборудования, а не всю линию целиком.

Я не видел другой фигуры в компании, кто мог бы решиться на передачу такой информации. Нужно было уговорить «Мавра» пойти на этот шаг.

Атака на него началась с того, что я стал развивать перед ним — обычно это делалось наедине — перспективы торговли с моим «Теххимимпортом». Зная пакет будущих заказов — вид оборудования и объемы закупок, я внушал ему мысль, что освоение производства подобного оборудования в моей стране затянется на годы, даже при наличии всех данных для технического решения задачи. К этому времени компания «Мавра» уйдет далеко вперед.

— Мы вам не будем конкурентами еще десятилетие, — говорил я «Мавру», — мы купим у вас оборудование на сто миллионов. А вы сможете поставить всю эту массу машин в срок?

«Мавр» с удовольствием поддерживал такие конкретные разговоры:

— А это возможно?

— Более того, в нашем портфеле на ближайшие пять лет закупки по профилю вашей фирмы…

И я перечислял реальные заказы, которые уже обсуждались с компаниями в странах Европы и, конечно, в Японии.

— Я предлагаю вам участвовать в конкурентной подготовке предложения на закупку.

— А мы не опоздаем?

— Предпочтение получит не только тот, кто имеет лучшее техническое решение и более выгодные цены, но и кто предоставит дополнительные услуги.

— Мы полностью гарантируем обслуживание на весь период работы оборудования на русских заводах, — начал горячо убеждать меня «Мавр».

— Это делают все, а вот помощь нашим специалистам в налаживании собственного производства, за пределами контракта, в рамках дружеских связей, а не только официальных…

— Что вы имеете в виду? — насторожился, естественно, «Мавр». — Конкретно можно сказать?

Я сделал длительную паузу и долго смотрел на «Мавра», как бы ища в его глазах мою надежду на будущее согласие. «Мавр» терпеливо ждал — ему торопиться было некуда. И я решился:

— Рабочие чертежи в комплекте с ноу-хау в свете вашего профиля работы. Более конкретно оговорим позднее.

— Но ведь я не могу решать этот вопрос один — это зависит от членов правления.

Я понял, что сам «Мавр» не прочь пойти навстречу моей просьбе.

— Вы — здесь хозяин! — сказал я уверенно, ибо так оно и было. — Как вы скажете, так и будет. Главное: нам с вами важно обосновать такое решение с вашей стороны и как можно более сузить круг лиц, которые будут в курсе этих неофициальных дел.

Фактически описанный выше разговор был одним из завершающих, а ему предшествовали несколько бесед, как бы по частям: об оборудовании или ноу-хау, о негласности и круге лиц…

Из ФРГ я увозил пакет рабочих чертежей, а ноу-хау «Мавр» обещал привезти сам, дав наконец согласие на приезд в Москву.

— Почему не приезжаете к нам? — спросил я его как-то.

— Боюсь! — откровенно произнес «Мавр». — Я служил в вермахте в годы войны и не хочу быть арестованным в России.

— Побойтесь Бога, срок давности в отношении всех офицеров и солдат уже истек. Сейчас—середина семидесятых.

— А почему же еще до сих пор судят у вас?

— Вы были в Египте вместе с танкистами Роммеля. А после войны туда ездили?