Михув быстро преобразился. Ожили его улицы, бойкий говор, смех послышались вокруг. Горожане собрались на площади, чтобы приветствовать поднявшихся на балкон руководителей партизанской бригады. По площади разнеслись радостные возгласы на польском языке:

— Да здравствует свобода!

— Слава братьям-партизанам!

Ян Тыдык поднял руку. Площадь затихла. Секретарь окружкома партии предоставил слово командиру бригады.

Александр Кузнецов, волнуясь, подбирая польские слова, сказал:

— Поздравляю жителей Михува с днем освобождения от гитлеровских захватчиков. Теперь ни один фашист не ступит ногой на улицы вашего города.

Эти слова потонули в тысячеголосом шуме. Вверх взлетели кепки, шляпы, конфедератки, платки, живые цветы.

— От имени командования бригады, — продолжил Кузнецов, — я прошу жителей города соблюдать полный порядок и спокойствие, оказывать нужную помощь партизанам. Борьба с врагами еще не окончена.

К вечеру бригада контролировала все дороги вокруг города. Партизаны, овладев несколькими складами, запаслись боеприпасами и продовольствием. Раненых поместили в городскую больницу, куда пришли многие врачи и сестры, до сих пор скрывавшиеся от немцев.

На следующий день отряд, располагавшийся у кладбища, продвинулся восточнее, к берегам небольшой речушки.

Минул час, другой, третий...

Из рощи, которая зеленым квадратом лежала правее михувского тракта, выполз танк, потом второй.

Партизаны насторожились. Танки направились не по дороге, а значительно левее ее. «Ищут обходных путей», — подумал Кузнецов.

— Разрешите их встретить, товарищ командир, — вызвался Иван Кузьмин, показывая на гранаты, выложенные вряд на бруствере.

— Стефан Влоцкий, Анджей Лисняк, — обратился командир к двум молодым парням, — пойдете с Кузьминым.

— Стопроцентный порядок, — заметил Кузьмин и сказал напарникам:

— Захватите побольше гранат.

Кузьмин, Влоцкий и Лисняк вышли к мосту. А затем передвигались вдоль речки ползком.

Танки у берега в копнах сена встали в засаду. А солнце пекло невыносимо. Раскаленная броня, как видно, разморила танкистов. Из верхнего люка одной машины вынырнула голова. Немец осмотрелся и вылез на броню. За ним выбрались остальные.

Партизаны притаились в кустах, внимательно наблюдали. Немцы, оставив у машин по одному караульному, подошли к речке. Одни из них, не раздеваясь, плюхнулись в воду, другие жадно пили ее пригоршнями.

Кузьмин подал знак рукой. Влоцкий автоматной очередью уложил часовых. Лисняк и Кузьмин запустили по паре гранат; в сгрудившихся на берегу танкистов. Вверх взметнулась вода, грязь, песок. Раздались крики, стоны.

Партизаны осмотрели трофеи. Особенно усердствовал Кузьмин. Он быстро забрался в танк, повернул башню, опробовал работу рычагов и завел машину. Соскучился, видно, механик-водитель по родному делу!

Лисняк и Влоцкий сели во второй танк. Оба танка вырвались на дорогу и быстро оказались в расположении партизан.

— Товарищ комбриг, — рапортовал выскочивший из переднего люка Кузьмин, — разрешите передать на вооружение бригады два немецких танка неизвестной мне марки.

— Вот это трофеи! — произнес Кузнецов. — Охотно принимаем их.

— А еще просьба у меня имеется, — обратился разведчик к комбригу.

— Какая?

— Разрешите один танк назвать именем Вацлава Забродского.

Это предложение партизаны встретили восторженно.

Фронт все приближался. Михув не только по ночам, но уже и днем слышал гул орудий. Над городом все чаще проносились советские самолеты.

Немцы отступали. Их колонны двигались по шоссе на запад и часто наталкивались на засады. Партизаны пленили более тысячи вражеских солдат и офицеров.

На третий день пребывания в Михуве радио объявило:

«Сегодня в городском саду состоится открытый судебный процесс над бывшим полицаем Казимиром Пронтеком. Приглашаются все граждане».

На судебное заседание собралось столько людей, что в саду пришлось установить репродукторы.

Суд начался в шестнадцать часов. За столом, накрытым кумачом, находились члены партизанского суда.

Председательствующий Тыдык объявил, что Пронтек обвиняется в тяжелых преступлениях, совершенных в Михуве в дни фашистской оккупации города, и предоставил слово партизанскому обвинителю.

— Перед вами, граждане судьи, — громко начал обвинитель, еще совсем молодой худощавый человек, в прошлом студент-юрист, — стоит преступник особого рода. Он чинил бесчинства на нашей польской земле, издевался над женщинами и детьми, расстреливал без суда и следствия ни в чем неповинных мирных жителей. Взгляните на него. Он потерял человеческий облик. Жители Михува могут привести не один пример преступной деятельности этого садиста...

— Я скажу, пан прокурор, — поднялся со своего места мужчина в черных очках. — Можно мне?

Председательствующий ответил:

— Можно, говорите. Только подойдите поближе.

— Стасек, проведи меня, — мужчина обратился к сидящему рядом белоголовому мальчишке, давно не стриженному, в полинялой голубой рубашке с клетчатыми заплатками на плечах и на локтях.

Стасек, взяв свидетеля за руку, провел его к столу.

— Пусть простит пан прокурор, что я его перебил... Я давно знаю Казимира Пронтека. Очень давно. Он свой человек в Михуве, «по-свойски» с нами и расправлялся... Смотрите...

Мужчина снял очки и присутствующие на суде вместо глаз увидели две глубоких впадины.

— Это Казимир Пронтек выколол мне глаза.

Из публики понеслись возгласы:

— Убийца!

— Повесить его!

Слепой рассказал все по порядку, как его обвинили в сочувствии партизанам, как над ним издевались Казимир Пронтек и его шефы.

Когда свидетель сел на место, обвинитель, обращаясь к судьям, произнес:

— Фашистам не должно быть места на земле! Смерть им!

По парку гулко прокатились аплодисменты.

Суд закончился уже при электрическом свете. Он удовлетворил просьбу партизанского обвинителя и жителей Михува. Казимира Пронтека приговорили к расстрелу и тут же в парке привели приговор в исполнение...

Окружив город прочной вооруженной охраной, которая заняла удобные позиции в лесах и кустарниках,