выдавали друг друга.

До счастливой победной поры оставались считанные дни. Теперь бы жить да радоваться. А Ворожцов окончательно ослаб. Ноги опухли, силы иссякли.

— Мне, наверное, тоже конец пришел, — пожаловался Аркадий другу. — Чувствую, попаду в команду смертников. Отощал до невозможности.

— И что же ты молчишь? — рассердился Бурда. — Почему таишь черные мысли? До победы рукой подать, а он помирать собрался!

Павел Бурда встретился со своим товарищем чехом по имени Кароль. Он обычно разливал узникам суп. Договорился с ним о добавках Ворожцову. Помощь оказалась действенной. Силы Аркадия окрепли.

А тут до лагеря докатился слух: город Линц вот-вот займут советские войска. Начальники всполошились. Нужно хоть в какой-то мере замести кровавые следы. Пленным объявили:

— Есть опасность от налета авиации. Надо скрыться...

Их построили в полукилометровую колонну и повели через Дунай в лес, в бомбоубежище. Но опытный подпольщик Павел Бурда разгадал намерение фашистов.

— В бомбоубежище не спускаться. Оно заминировано. Там смерть, — шепнул он соседям, шагавшим вместе с ним в середине строя.

Страшная весть с неимоверной быстротой, будто током, из конца в конец прошила многотысячную колонну. Строй тотчас расслаб, заколыхался. Конвоиры заметили это и, грозясь оружием, кричали:

— Шнель! Шнель!

— Подтянись!

— Не нарушать строя!

Павел Бурда заметил волнения в строю и, чтобы предупредить самовольные действия военнопленных, через тех же соседей распорядился:

— Идти смелее и ждать команду!

И строй снова напружинился, шаг окреп, глаза узников засверкали, оживились. Значит, в колонне есть кто-то старший, кому известно, что надо делать. Значит, не все потеряно. Так подумали многие военнопленные.

На подступах к бомбоубежищу Павел Бурда передал новую команду:

— У входа в бомбоубежище остановиться и обезоружить конвоиров!

Кому и как обезоружить конвоиров — об этом не говорилось. Шепотом, да в полукилометровой колонне, да, на глазах у врагов всего не скажешь. Зато эту команду хорошо знали шагавшие на флангах строя подпольщики, заранее проинструктированные руководителем.

У самого входа в убежище старший колонны, краснощекий немецкий офицер, ничего не зная о замыслах подпольщиков, остановил колонну и начал объяснять:

— Чтобы все было в порядке, надо спускаться по два человека и проходить в самый конец.

Офицер приставил к глазам бинокль и осмотрел небо — не угрожает ли неприятельская авиация.

В это время из строя выскочил высокий черноволосый человек и так пнул в живот офицера, что тот упал навзничь. Лежащего, испуганного до безумия офицера военнопленные обезоружили и связали ему руки.

Упали второй конвоир, третий, четвертый. Но всех сразу взять не удалось. Их было до двухсот человек. Те, которые держали автоматы наготове, открыли огонь. И в середине и в хвосте колонны густо, как снопы на жнивье легли убитые.

В ход пошло оружие, захваченное военнопленными врагов. И это решило скорый исход кровопролитной схватки. До двух десятков конвоиров было убито, а остальные пленены.

Похоронив убитых, оказав первую помощь раненым бывшие узники вернулись в свой лагерь и двое суток охраняли его собственными силами.

На третьи сутки в город Линц, занятый американскими войсками, приехал советский полковник в форме пехотинца. Выстроив людей на плацу лагеря, он сказал:

— Дорогие соотечественники! О вашем подвиге у заминированного фашистами бомбоубежища мы уже слышали. Теперь ваши мытарства закончились. Советское командование решило определить вас в госпитали — подлечитесь, наберетесь сил, отдохнете.

И советские гостеприимные госпитали приняли всех уцелевших от смерти.

На польской земле с каждым днем возникали все новые и новые очаги борьбы с врагами. Народные мстители не давали покоя фашистам ни в Ченстохуве, ни в Тарнуве, ни в Ломже, ни в Люблине, ни в Прушкуве. На всех дорогах Польши густо пестрели немецкие надписи: «Ахтунг! Партизанен».

Полицейские сбились с ног. Из генерал-губернаторства одно за другим шли распоряжения: выловить партизанских зачинщиков! Доложить о причинах взрыва оружейного склада! Усилить охрану железных дорог! Арестовать всех, кто виновен в уничтожении эшелона танков!..

Но партизаны были неуловимыми. Руководимые Польской рабочей партией, они наносили удары по врагу все чувствительнее, ощутимее. Их активные действия сливались воедино с той великой борьбой, которую вели советские войска против фашистской Германии.

Тысяча девятьсот сорок четвертый год партизаны Прушкува встретили не за праздничным столом, а в боевых трудах. Когда в одном из близлежащих гарнизонов немецкие офицеры собрались на новогодние торжества, над улицей, словно гулкое эхо, прокатился оглушительный взрыв.

— Господа офицеры! — послышался в темном зале дрогнувший голос. — Прошу соблюдать спокойствие...

Голос тщетно призывал к порядку. Перепуганные насмерть люди искали выхода, сбивая с ног всех, кто встречался на пути. На пол со звоном полетела посуда, опрокидывались столы, паркет стал скользким от вина. Потом вблизи раздался треск автоматов.

— Сорвали им праздничек, — докладывали партизаны, возвратившиеся с задания.

— Молодцы! Поздравляю с первой удачей в новом году! — сказал командир подчиненным.

— А теперь который час? — поинтересовался кто-то из партизан.

Владек, вытянув руку с часами к тускло горевшей свече, ответил:

— Без десяти два.

— Опоздали встретить Новый год.

— Нет, не опоздали, — весело произнес Александр Кузнецов. Он подошел к радисту, который сидел за тонкой дощатой перегородкой у батарейного приемника, и попросил его завести магнитофон, записавший новогоднюю передачу из Москвы.

Звон кремлевских курантов заполнил комнату.

— Товарищи, — сказал Кузнецов и поднял руку. — Это Москва... Она встречает Новый год. Давайте присоединимся к ней!

Послышалась спокойная новогодняя речь Михаила Ивановича Калинина.

Когда он закончил речь, партизаны выпили по стопке виноградного вина, закусили жареным мясом с картошкой.

— Сорок третий год и у нас прошел неплохо, — заметил Владек. — Мы пустили под откос восемнадцать эшелонов, уничтожили не одну сотню фашистов. Разве это плохо, дорогие други?

— Дай бог в сорок четвертом сделать еще больше, — заметил Вацлав Забродский.

— Только на бога надейся, а сам не плошай, — добавил Иван Кузьмин. — Мы это в своей стране стопроцентно проверили.

— Точно, — подтвердил Александр Кузнецов. — Я предлагаю тост за скорую окончательную победу.

Сорок четвертый год начал свое победное шествие. Враг неудержимо откатывался к западным границам нашей страны.. Измотанные в многомесячных боях, обескровленные в неотвратимых советских атаках неприятельские дивизии одна за другой выходили из строя.