обратное.

Около двенадцати, когда Дуэйн совсем было отупел от скуки, раздался телефонный звонок. Это был Лестер Марлоу, несчастный президент банка.

– Не хочешь пообедать? – спросил Лестер Марлоу. – За мой счет.

– Я сижу на диете, – ответил Дуэйн. – Мне разрешен только стакан сока из грейпфрута.

– Нам необходимо поговорить, – настаивал Лестер Марлоу.

– Мы говорим каждый день, – напомнил ему Дуэйн. – Двенадцати миллионов у меня нет. Если тебе нужны мои вышки, забирай. Только оставь меня в покое.

– От тебя не дождешься помощи, – немного обиженным тоном протянул Лестер.

– Я мог бы прислать тебе чек, датированный позапрошлым годом.

– Утром от меня ушла Дженни, – резко сменил тему разговора Лестер. Дженни была темпераментной брюнеткой, которая, без сомнения, лучше всех в городе играла в софтбол.[4]

– И куда же она направилась? – спросил Дуэйн, чувствуя прилив сексуального любопытства во второй раз за день.

– Понимаешь… из дока она пока никуда не выезжала. Она заставила меня взять спальный мешок, когда я отправился на работу, заявив, что я могу теперь спать хоть на голых досках, – ей все равно.

– Женщины часто бывают бессердечными, не так ли? – сочувственно спросил Дуэйн.

– Весь город бессердечный, черт его побери! – выругался Лестер. – Никому нет никакого дела, что меня скоро посадят, а я-то стараюсь для людей…

– Ну, мне пора идти принимать мой грейпфрутовый сок, – перебил банкира Дуэйн, не желая снова выслушивать жалобы Лестера и рассказы о том, как он лезет из кожи вон ради блага своих клиентов.

– Я хотел бы, чтобы ты поговорил с Дженни, – доверительно произнес Лестер. – Она уважает тебя, Дуэйн.

– Она член комитета, – задумчиво проговорил Дуэйн. – Если она придет сегодня вечером, я увижу ее.

Дуэйн часто смотрел игры в софтбол, хотя они его не интересовали. Он ходил на них ради того, чтобы полюбоваться подачами Дженни Марлоу. Одного ее присутствия было достаточно, чтобы число местных болельщиков на трибунах возрастало на триста процентов. Даже те, кто считал Дженни чересчур самоуверенной, приходили взглянуть на нее.

У нее как у члена подготовительного комитета идеи били ключом. Отвечая за торжественную часть, она предложила одну из передвижных платформ использовать под макет городского суда. Ей возразили – здание суда как стояло, так и стоит, и каждый может убедиться в этом. Дженни принадлежала к немногочисленной группе сторонников республиканцев в городе, и ее чувство патриотизма отмечалось широтой, доходящей до размеров округа.

– Это здание – самое старое в городе, – настаивала она. – Оно – символ нашего города и объединяет нас всех в единое целое. Платформу с макетом просто необходимо провезти по центральной улице.

– Я что-то не заметил, что мы единое целое, – проговорил Дуэйн, ничего не имея против такого макета, поскольку вся подготовительная работа взваливалась на Дженни. Благодаря своей кипучей энергии она принимала участие во всех городских начинаниях.

Тот факт, что Дуэйн голосовал за ее предложение, возмутил до глубины души Карлу, которая углядела в этом признак слабости. Движущиеся платформы, по мнению Карлы, навевали скуку.

– Ты позволяешь женщинам топтать тебя ногами.

– Я позволяю себя топтать ногами некоторым женщинам.

– Совершенно верно – хорошеньким. Страшным ты не очень-то делаешь одолжения.

Чтобы отвязаться от Лестера, Дуэйн пообещал заскочить к нему в банк в течение дня, прекрасно понимая, что в его интересах постараться успокоить банкира.

Делать было совершенно нечего. Два года назад каждое утро к нему в офис наведывалось не меньше пятидесяти человек: агенты, ведущие к нему своих инвесторов, инвесторы, уговаривающие его принять их деньги…

Дуэйн вышел из кабинета, чтобы посмотреть, чем занимается его секретарша. Как обычно, она в бешеном темпе строчила письма. На ее аккуратном столе уже громоздилась солидная стопка, и возле каждого лежал конверт с маркой.

– Их не нужно подписывать? – осторожно спросил Дуэйн, который не диктовал ни одного из этих писем и не имел ни малейшего понятия об их содержании.

– Если потребуется, я попрошу! – отрезала Руфь, бросая на него сердитый взгляд. Она не любила, когда начальник вникал в сферу ее компетенции.

Поскольку он редко видел корреспонденцию, то производительность Руфь беспокоила Дуэйна не меньше, чем письма, которые она выбрасывала в корзину. Создавалось впечатление, что она в офисе загружена выше всякой меры, хотя было непонятно, на кого работает секретарша, на него или на себя.

Несмотря на то, что она про всех все знала, сама Руфь оставалась полной загадкой для Дуэйна. Бросив мужа двадцать пять лет назад, она так ни с кем и не сошлась, но почему-то с каждым годом молодела и становилась счастливее.

– А вдруг у нее сотни друзей, о которых мы ничего не знаем, – предположила Карла, когда он однажды коснулся обширной переписки своей секретарши.