Гэтсби» и обнаружил, что единственный экземпляр рукописи был утерян при пересылке почтой.

– Это не самые лучшие дни в вашей жизни? Делевал отрезал кусок от солидной порции пирога с творогом, затем еще один и еще. «Не играй со своей едой, – наставляла мать Резника, – это не игрушка».

– Вы знаете, как обычно говорят, – начал Делевал, продолжая уничтожать пирог, – про что-либо гинекологическое, что-либо ниже женского пояса? «Женские проблемы». Что случилось с тетушкой Софи? «Женские проблемы». Вот тан и со мной.

Резник посмотрел на него с новым интересом.

– Женские проблемы?

– Писательские проблемы.

– Что, это одно и то же?

– Нет, просто они столь же непостижимы для всякого, кто не страдает от них.

Резник понял, что этот разговор обещает стать одним из таких, которые не только не воодушевляют, но дают обратный результат. Почему-то он всегда считал, что писатели – это такие люди, с которыми интересно побеседовать.

– Значит, вы пришли, чтобы арестовать его?

– Кого арестовать? – спросил Резник. Где-то в его голове промелькнула мысль, «а правильно ли он сказал, не было ли более правильно спросить «арестовать кого?» Что же это такое: вы посидели с писателем пять минут, будь хоть он разнесчастным ублюдком, и этого уже достаточно, чтобы вы ставили под сомнение свое знание грамматики?

Во всяком случае Делевал, очевидно, не обратил на это никакого внимания.

– Нашего уважаемого режиссера, конечно.

– За то, что он ударил Маккензи?

– Врезал прямо в точку. В его поганый рот. – Делевал заметно оживился. – Швы в форме бабочки, болеутоляющие лекарства, законченная картина. – Затем он снова скис. – Только, пожалуй, он должен был ударить посильнее. И не один раз, а побольше. Чего не хватало в этом маленьком сценарии, так это парочки хороших ударов снизу.

– Последний раз, когда мы говорили, – напомнил ему Резник, – вы произносили смертельные угрозы в адрес Роя, а не Маккензи.

– Это было до того, как Гарольд стал героем неофициальной конфедерации писателей, работающих на телевидение.

– Продюсер погубил ваш сценарий? Делевал взял еще кусок своего пирога.

– Скорее украл его. – Он уронил нож на край тарелки. – Пару лет тому назад я обратился к Маккензи с идеей создать сериал о простой семье, которая выигрывает большую сумму денег в карты, лотерею, делая ставки на футбольные команды или еще каким-то образом, безразлично каким. Маккензи заинтересовался, даже пришел в возбуждение. Мы работали все время, включая завтраки, обеды, сидя в кожаных креслах с рюмкой в руке после обеда, то есть до того времени, когда такси развозили нас по домам. Идеи набрасывались на салфетках, меню, пачках сигарет. «Дайте мне общий набросок, – заявил Маккензи, – и мы все решим окончательно». Прошел месяц, и я приготовил черновой вариант сценария. К нему проявил интерес четвертый канал. Маккензи и я создаем компанию. Финансирование обещано. «Продолжайте в том же духе, – распорядился он, – я контролирую ситуацию». Он также сказал: «Вы развивайте этот сценарий так, как считаете нужным. Это ваш ребенок».

Делевал посмотрел вокруг себя, осознав внезапно, что он сильно повысил голос и что другие посетители начинают обращать на него внимание.

– Почти год я работал над сценарием, – продолжал он, понизив голос. – Четвертый канал вылетел в трубу. Заинтересовалась Би-би-си, действительно заинтересовалась. Если бы была возможность так переделать сценарий, чтобы его можно было показать Фелисити Кендал, у них потекли бы слюнки. Так, ладно. Все еще нет денег, и ничего не светит впереди. Но я продолжаю работать. В конце концов, как сказал этот человек, это мой ребенок, и вы не дадите вашему ребенку умереть от голода лишь потому, что вы не предпринимаете должных усилий, так ведь? В это время все серии и сам департамент по сериалам засасывается в один конец пылесоса Би-би-си и выбрасывается через другой конец. Кажется, никто из них не знает, стоят ли они на головах или же на ногах. Их сценарии прикрыты, нет больше и Фелисити Кендал. Маккензи приносит нашего обожаемого, но немного постаревшего младенца сюда, в этот центр драмы независимого телевидения. Внезапно моя идея становится чем-то другим, идеей кого-то другого. Даже идеями. Теперь это какая-то гидра со многими головами, пытающаяся бежать одновременно в шести различных направлениях и отчаянно стремящаяся быть всем для всех людей. От того, что я имел в виду в самом начале, почти ничего не осталось.

– Но, – отметил Резник, – это ваша идея. Роберт Делевал откинул назад голову и рассмеялся.

– Подписано, запечатано и доставлено, продано тому, кто больше заплатил. Да, даже писатели должны есть. Ваш ребенок? А вот документы об усыновлении. Конечно, мы воспитаем его правильно. О, нам, может, придется пошлепать его иногда, чтобы слушался. Несколько грубое обращение, но вы же знаете: тот, кто это делает, сам испытывает боль!

Резник осмотрел столовую, надеясь увидеть Дайану Вулф. То, что началось так интересно, перешло в смесь злобы и жалости к себе.

– Вы знаете, что нужно автору для того, чтобы добиться успеха в своем деле? – спросил Делевал.

Резник пожал плечами. Пора было извиниться и уйти.

– Вы знаете?

Делевал теперь почти гремел, и сидевшие за ближними столиками перестали делать безразличный вид и открыто уставились на него.

– Что ему нужно, – Делевал был уже на ногах и повернулся к сидящим в зале, – кроме ножи носорога и постоянно кивающей в знак согласия головы, кроме чрезвычайно длинного языка, который не грубеет по