закругленными углами и красным адресом в верхней части. Надпись на карточке гласила: «Пыталась поймать вас на работе и дома. Почему вы не установите автоответчик?»

«Вам нужна микроволновая печь, – говорил ему Грэхем Миллингтон. – Тогда вам не придется питаться все время одними бутербродами».

«Никогда не мог вполне понять, Чарли, – сказал Скелтон в один из странно спокойных дней, – что вы имеете против угрозыска».

«Дебби считает, что, – слышал он, как Нейлор объяснял Линн Келлог, – если мы внесем деньги за машину для мойки посуды сейчас, то она окупит себя гораздо раньше». Резник не мог вспомнить, было ли это до рождения их ребенка или после этого.

Лестер исполнял популярную когда-то «Только ты, только я». Вначале звучал один хор, затем трио, искусно размещенные, превосходно исполненные соло, рассыпанные по линии мотива. Мягкий и быстрый вздох под звук щеток и ухмылку Сида Катлетта и затем, с полным спокойствием человека, уверенного в своих руках и умении, Лестер создал из той же последовательности звуков другую песню, другую мелодию, связанную с предыдущей, но исключительно его собственную.

Для чего эти руки? Для чего эти звуки? А где твое воображение?»

Резник не поставил автоприставки к своему телефону по одной причине: каким еще путем оградить себя от плохих новостей? Посланий, которые вы не хотите слышать?

Он видел фотографию Лестера Янга, сделанную в 1959-м. Янг в студии со своей трубой в руке, но не играет. Костюм, в котором он снят, кажется слишком большого размера, даже по моде тех дней, как если бы он усох в нем. Его голова опущена вниз, щеки ввалились. В левой руке футляр, которым он закрывает мундштук. Может быть, он думал, что поставит его на место и больше никогда уже играть не будет. Возможно, сосуды в его горле уже лопнули и происходило внутреннее кровоизлияние.

Кофе был уже готов. На кухне Резник взял конверт, который, в отличие от тех, в которых приходили деловые письма, не был коричневым, и адрес на нем не был напечатан на компьютере. Он пытался сообразить, сколько прошло времени с тех пор, когда он видел этот почерк. Сколько лет? Он хотел порвать его на две, четыре, шесть, восемь частей, рвать, пока конверт и письмо не превратятся в конфетти.

– Сюда.

Он поднял Бада одной рукой и усадил его на колени. Чашка кофе закачалась на подлокотнике кресла. Мелодия внезапно оборвалась, не закончили музыкальную фразу саксофон и рояль. В дверях стоял Лестер с инструментом у рта, но теперь он смотрел в сторону. Как если бы что-то непрошенное, из другого времени, внезапно ворвалось в дверь из далекого 1943-го. Предупреждение. Призрак.

Звонок прозвучал около семи утра, это становилось уже привычным. Большей частью такой звонок означает, что хозяин или хозяйка дома, еще не очнувшиеся полностью от сна и не выпившие еще своей первой чашки чая, обнаружили, что заднее окно в доме разбито, а дверь распахнута настежь. Может быть, что-либо одно, а возможно, и то и другое. Обычно проходит какое-то время, прежде чем гнев выплеснется наружу.

Риз Стэнли и без того был в гневе. Снега на Обергургле было крайне мало – десять сантиметров на нижних склонах (десять!) и только пятнадцать сантиметров мелкого рассыпчатого выше. Его жена и дочь- подросток проводили время в шикарных заведениях, предназначенных для отдыха лыжников, оставляя там его деньги, а сын ухитрился сломать все пальцы на левой ноге. Идея взять его с собой оказалась просто лишней тратой времени и денег.

Всю дорогу от Гатвика Ризу пришлось бороться со сном и удерживать машину в правом ряду, в то время как все вокруг него спали, ворочались и храпели.

Наконец приехали домой, а там это…

Дежурный сержант тщательно записал все подробности, редактируя бранные выражения.

– Держите, Марк, – сказал он, протягивая лист бумаги Дивайну (тот проходил мимо). – Это для вас.

Дивайн бегло просмотрел бумагу, когда поднимался по лестнице, шагая через две или три ступеньки сразу. «Почему нормальные люди держат так много ценностей дома, а не в банковском сейфе? Если бы это был какой-то старый пенсионер, прячущий пятьдесят фунтов под матрасом, его еще можно было бы понять, бедного старого педераста. Но это…»

Дивайн бросил пальто на спинку стула и отправился за чайником. Ему предстояло многое сделать, прежде чем Резник и Миллингтон явятся и будут совать везде свои носы. Подробности других ночных грабежей, полученные сообщения – все это должно быть рассортировано, положено в папки и готово к тому, чтобы оказаться на столе инспектора вместе с его кружкой крепкого, без сахара, чая.

Последняя страница, первая страница, третья страница… чего он действительно хотел бы – это положить минут на десять ноги на стол и расслабиться с газетой в рунах.

– Ваши идеи? – осведомился Резник, глядя вокруг. Миллингтон, Дивайн, Нейлор, Келлог, Патель – никто из них, казалось, не горел особым желанием высказать свое мнение.

– Семейство выехало на зимний отдых, а из всего, что существует в области безопасности: ревун, охрана и все прочее, имеется только сигнал тревоги на стене, который бездействовал в течение последних восемнадцати месяцев. Очень много общего с работой у Роя. Что вы думаете об этом?

– Ворам везет? – предположил Дивайн, отодвигая стул в тень, подальше от стола инспектора.

– Повезло, что они не залезли туда раньше, – сказал Миллингтон. – Что толку в сигнале тревоги, если он даже не подключен?

– Его наличие, сэр, – заявил Патель, соединив вместе пальцы. – Средство устрашения.

Миллингтон отвернулся, игнорируя его.

– На этот раз оно никого не напугало, не правда ли? – заметил Дивайн.

Резник двумя пальцами отбивал дробь на оборотной стороне крышки стола.

– А если это ограбление не было спонтанным, сэр, – начала Линн Келлог.