На пороге появился старик, уставившийся на пришедших злобными глазками. Неожиданно он нырнул назад и через секунду встречал их уже с ружьем в руках.

— Убирайтесь отсюда! — заорал он. — Ишь театр нашли, черт бы вас побрал. Это частное владение. Так что сваливайте подобру-поздорову, пока не набил вас картечью.

Джед Поузи словно весь состоял из злости — костлявый, беззубый, в мешковатом холщовом комбинезоне, комок сухожилий и ненависти. Оголенные руки испещрены татуировками — свидетельствами тридцати пяти лет тюремного заточения, на худом лице два шрама, но свирепые глаза не слезятся; седые волосы острижены под ежик.

— Убирайтесь, — повторил старик, вскидывая ружье, — или я, видит Бог, повышибаю все ваши чертовы мозги.

— У нас к тебе дело, — заявил Боб.

— С такими, как вы, мистер, я дел не имею. На негров работаете? Держу пари, это проклятые черномазые прислали вас сюда. Проваливайте, или, клянусь Богом, я отправлю вас в ад, как того проклятого негра.

— Мы ни на кого не работаем, — отвечал Боб. — Я — Боб Ли Суэггер, сын Эрла Суэггера, и пришел сюда поговорить о том дне, когда погиб мой отец. Больше мне от тебя ничего не нужно, Джед.

Старик опустил ружье, но агрессивности в нем ничуть не убавилось. Напружинившись, сотрясаясь от злости мелкой дрожью, он смотрел на них исподлобья, словно терьер, готовящийся вцепиться в горло. Его маленькие глазки, превратившиеся в щелки, налились кровью.

— Твой чертов папаша сломал мне челюсть, — взвизгнул Джед. — Вот почему у меня такое безобразное лицо. Из-за твоего сукина родителя я вот уже сорок лет страдаю.

— Если мой отец врезал тебе, значит, было за что, Джед, и я уверен: этот удар ты запомнил на всю жизнь.

Джед отступил на шаг. В его глазках что-то вспыхнуло, подтверждая предположение Боба: да, независимо от того, что происходило после, Джед Поузи прекрасно помнил тот день, когда Эрл Суэггер свернул ему челюсть.

— Что ты хочешь знать? — спросил старик. — Это же было так давно. Джимми Пай убил твоего отца, твой отец убил Джимми Пая и его брата Буба.

— Мне надо кое-что уточнить.

— С какой стати, черт побери, я должен распинаться перед каким-то Суэггером? Нет такого закона, что я должен разговаривать с тобой.

Старик сплюнул в пыль вязкую табачную слюну.

— Закона, может, и нет, — сказал Боб, — но есть кое-что другое. То, что старый козел вроде тебя понимает хорошо. Деньги. Ты уделишь мне час своего времени, я дам тебе двадцать долларов.

— Двадцать долларов! Ты меня за идиота держишь, мистер? Двадцать долларов? Сорок, Суэггер! За сорок долларов я отвечу на все твои вопросы, будь они прокляты.

Расс двинулся вперед, но Боб его остановил.

— Я сказал «двадцать долларов». Значит, двадцать. И ни цента больше. С мерзавцами я не торгуюсь. Пошли, Расс. — Боб повернулся, потянув юношу за собой.

Расс бросил на него ошеломленный взгляд, как бы спрашивая: «Ты что, спятил?», но Боб рванул его за плечо, заставляя следовать за собой к лесу.

— Будь ты проклят, Суэггер. Тридцать долларов.

Боб обернулся.

— Я же сказал, со швалью я не торгуюсь. Бери, что дают, либо я ухожу, и не видать тебе двадцати долларов как своих ушей ни сегодня, ни завтра, ни через сто лет.

— Будь ты проклят, Суэггер.

— Прокляни меня еще раз, плешивый козел, и я тотчас же поднимусь на крыльцо, чтобы завершить работу отца — размозжу вторую половину твоего рыла.

— Покажи бабки.

Боб извлек из кармана бумажник и вытащил из него двадцатидолларовую купюру.

Джед, прищурившись, смотрел на деньги, будто принимал нелегкое решение.

— Давай сюда.

— Если хочется что-то пощупать, щупай свои яйца, дерьмо. А деньги получишь только после того, как я выясню у тебя все, что мне нужно. Не раньше. Как тебе известно, еще ни один Суэггер, ни в этих краях, ни в других, ни разу не нарушил своего слова.

— Когда-нибудь и первый раз бывает, — злобно буркнул Джед. — Ладно, пошли. Только близко ко мне не подходи.

Боб с Рассом поднялись по шатким ступенькам в темное жилище. Представления Расса обычно не соответствовали истинному положению вещей, что его неизменно повергало в изумление, но на этот раз воображение не подвело юношу. Они оказались в большой унылой комнате. С поперечной балки свисали оленьи рога, старая плита залита застывшим жиром столетней давности, в углу вместо кровати — соломенный тюфяк с ворохом грязных одеял. Одна стена представляла собой «зал славы» Джеда: кнопками была пришпилена пожелтевшая от времени передовица из местной газеты под заголовком: «ЖИТЕЛЬ ОКРУГА УБИВАЕТ НЕГРА», навеки связавшая его имя с именем Дэвидсона Фуллера. Смрад нестиранной одежды, зловоние нищеты и одиночества.

— Э… пожалуйста, чашечку «капуцина» без кофеина и горячий шоколад для моего мальчика, — промурлыкал Расс. — И шоколадное печенье.

Беличье личико Джеда исказилось от злости.

— Заткнись, Расс, — осадил юношу Боб. — Сейчас не время умничать.

Старик, не выпуская из рук оружия, сел за застеленный клеенкой стол; Боб устроился напротив. Для Расса за столом места не нашлось, а мараться о постель — юноша содрогнулся — он не согласится ни за какие деньги, поэтому он привалился к стене.

— Расскажи мне про тот день, — повелительно произнес Боб.

Джед вытащил из кармана пачку «Ред Мэна» и, сунув в рот волокнистую плитку табака, заработал языком, укладывая ее справа между щекой и десной. Щека оттопырилась, словно флюс. Старик обнажил в улыбке коричневые десны.

— А там особо нечего рассказывать. Мы с братом Лэмом, да упокоится его душа, спали в вытрезвилке Блу-Ай. Нас разбудили ни свет ни заря, и полицейский Лем, жирная свинья, сказал, что для нас есть работа. Я был такой бухой, что ни черта не соображал. Очухался только когда нас привезли на место. И знаешь что, Суэггер, у меня совсем не было настроения скакать по лесу в поисках какой-то вшивой негры.

— Что произошло? — спросил Боб. — Рассказывай все по порядку.

Джед обвел взглядом комнату, сплюнул в стоявшую на полу забитую мусором банку из-под кофе «Максвелл хаус» и пустился в бессвязное повествование о событиях того далекого дня: о жаре и пыли в лесу, даже так высоко в горах, о том, как они продирались сквозь колючие заросли, о москитах и прочей жужжащей кусачей нечисти, о вонючих собаках и наконец о том, как кашли девушку.

— Черт, — выругался старик. — Ну и раздуло же ее. Как шар налилась. И все дырки наружу. Смотри, не хочу. Сейчас такую ерунду в любом журнале увидишь. А тогда нет, парень. В то время бабские штучки нигде не показывали. Хе-хе. — Он смачно фыркнул, но с рассеянным видом, — очевидно, вспоминал столь позабавившее его зрелище.

Расс заметил, как передернуло Боба, но тот сразу взял себя в руки.

— За что отец тебе вмазал?

— Потому что он был подлая тварь, — ответил Джед, пряча глаза.

— Мой отец был кем угодно, но только не громилой. За что он тебя ударил?

— Я не имел в виду ничего плохого. Просто сказал что-то вроде того, что неплохо бы бесплатно попользоваться разок девчонкой, вот и все. Падла. Разве за это руки распускают? Она же черномазая, и я был прав. Убил ее такой же черномазый. Я тогда так и сказал. Так оно все и вышло. А потом папаша этого черномазого возомнил о себе Бог весть что, ходил, задрав нос, как важный гусь. Вот я его и проучил. Вскрыл ему череп лопатой. Такого огромного удовольствия я в жизни не испытывал, и, клянусь Богом, за