— Послушай, что я думаю об этом деле, и рассуди, что я сделал неправильно. Я вижу эту проблему так. Они всегда едут к таким же, как они сами. Едут. Это первейший принцип, ясный, как жаркий летний день. Он может поехать только в какое-то преступное сообщество. Он пойдет туда, где его спрячут и где ему помогут. Мы проверили группировки рокеров, но там его не оказалось. И тут мы занялись этими проклятыми протекторами. Так мы ограничили число возможных исходов примерно до двухсот. Он долженбыл оказаться там, где мы его искали. Должен был. Что я мог упустить?

— Лейтенант, я не знаю.

— Какую категорию я упустил? Уголовники, информаторы, заградители, преступные знатоки законов, кто там еще есть у них, в этой субкультуре? Какую категорию я пропустил? Какие еще существуют на белом свете категории преступников? Я считаю, что я прав, но что-то упустил. Я пропустил категорию. Бад, какие категории ты знаешь?

— Лейтенант, я уже сказал вам, что не знаю этой работы.

— Почитай Фредди Дюпона. Пропущенная категория есть следствие вторичного опыта. Так вот и сказано. Таи и сделано. Но я упустил из виду категорию. Черт бы побрал эти категории вместе с их потрохами.

— Лейтенант, я бы очень хотел, чтобы мне в голову пришла хорошая идея, но ее нет.

— Видишь ли, все дело в пунктах. Надо найти два пункта, чтобы протянуть ниточку. Наметить линию расследования. Один пункт: преступное сообщество. Второй пункт: след протектора. Но… Больше ничего. Черт, черт, черт! Мне нужен третий пункт. Третий пункт! Третья категория! Бад, давай выпьем еще по одной.

— Лейтенант, мне надо ехать домой. Сегодня собеседование у моего старшего сына.

— Это у того, который играет в бейсбол?

— Нет, у студента.

— Игрок в бейсбол и студент. У тебя прекрасная семья, Бад.

— Да, — согласился Бад.

Лейтенант выпил еще виски из своего бумажного стаканчика. На старческие глаза навернулись слезы, а может быть, ему просто что-то попало в глаз.

Он помолчал.

— Нет. У меня никогда не было детей. Черт возьми, мне все время было некогда. — Он вдруг загорелся непонятным воодушевлением. Во всяком случае от его мрачной меланхолии не осталось и следа. — Слушай, Бад, — сказал он, — почему бы тебе не приехать ко мне домой со своими мальчишками? Мне нравится встречаться с ребятами. Привози их ко мне. Мы посидим, выпьем. Пусть они выпьют тоже. Всегда лучше, когда мальчики начинают пить в компании родного отца, а не всякой шпаны в лесу. У меня дома вполне прилично. Мне бы это очень понравилось, Бад.

Бад прекрасно понимал, что все это не более, чем пьяный треп, поэтому он произнес:

— Это грандиозная идея, лейтенант.

Он знал, что никогда не сделает ничего подобного. Это было бы ужасно: два его сына, которые обитают на другой планете, недоступной их дерьмовому отцу, сидят в монашеском доме с этим старым плутом, который обитает на какой-то третьей планете, недоступной даже ему, Баду. Этого не будет никогда. Впрочем, он не думал, что старый лейтенант сам-то говорил серьезно.

Бад посмотрел на часы. Уже поздно, пора домой.

— Лейтенант, мне надо ехать.

— Иди, Бад. Ты хорошо справился со своей работой, все мои парни отлично поработали. Я бы встал, чтобы пожать тебе руку, но, понимаешь, я нассал себе в штаны несколько минут назад и мне неловко двигаться.

— О, что вы, лейтенант, я…

— Да не бери ты этого дерьма в голову, — посоветовал ему лейтенант. Он налил себе еще виски, осушил бутылку и выбросил ее в мусорную корзину, где она раскололась на мелкие осколки. Он поднял глаза на Бада. Казалось, его очень удивило, что Бад еще здесь. — Иди отсюда, убирайся, что ты торчишь здесь, пошел отсюда! — злобно заорал лейтенант, и Бад поспешно выскочил за дверь.

— Бад, — обратился к нему диспетчер. — Пока вы разговаривали с лейтенантом, звонила ваша жена. Она просила позвонить ей домой, как только вы освободитесь.

Слава Богу, что он оказался здесь, когда она позвонила.

Он отыскал телефон.

— Родная моя, это я.

— Бад, Расс прошел собеседование. Его приняли. Они согласны платить ему полный пансион и оплачивать обучение. Он поедет в Принстонский университет!

— Значит, все в порядке! Это просто здорово! Потрясающе! — восклицал Бад. Его охватила несказанная радость. В его жизни что-то перевернулось!

— Теперь у него появятся такие возможности! Он встретит таких людей! Перед ним откроется новый, великий мир!

— Это правда! Я скоро буду дома, и мы куда-нибудь пойдем, если, конечно, он согласится идти с нами.

— Он сказал, что пойдет. Потом он хочет увидеться со своими друзьями, но сначала он отпразднует это событие с нами.

— Я уже еду!

Расс заслужил эту награду. Школьное начальство всегда говорило им, что их сын очень умный мальчик и прилежно учится.

В приподнятом настроении Бад ехал домой. Проезжая мимо большого серого здания на бульваре Гора, которое он видел, может быть, несколько сотен раз, Бад впервые обратил внимание на одну деталь, которой он не замечал раньше. Он увидел львов.

Чертова шея, будь она трижды неладна!

Шея была ключом к верному изображению льва. В плотной массе ее мышц, крепости костей, рубленой лаконичности ее черт, спутанности гривы заключалась тайна королевского величия льва.

Однако Ричарду никак не удавалось ухватить это величие ни карандашом, ни пастелью, ни другими средствами живописи.

Одному только Богу было ведомо его рвение. Как разлетевшиеся шарики попкорна, неудачные исчерканные варианты рисунков усеивали пол комнаты на втором этаже дома Руты Бет. Его начали мучить убийственные головные боли. Самое главное Ричарду никак не давалось в руки: все его звери отличались странной скованностью. Он рисовал их во сне, он рисовал их в воздухе, водя перед собой пальцем, он рисовал их в своем воображении, он рисовал их на бумаге. Но что бы он ни делал — у него все-таки что-то не получалось, чего-то не хватало.

Самого лучшего своего льва он изваял из арахисового масла. В каком-то шутливом пироге он сумел воплотить замечательный образ: текучая пластичность и податливость материала, отсутствие давления на психику возложенных на него надежд и ожиданий позволили достигнуть в изображении чистоты самой сути присущих льву свойств. Кстати, его первые черновые наброски, выполненные в Мак-Алестере, да еще эскизы, что он рисовал на салфетках и на полях книжек и журналов, несли на себе тот же отпечаток свободы творчества, в которой он так нуждался.

'Ты слишком напряженно об этом думаешь', — говорил он себе. Как это сказал Конрад? «Размышления — враг совершенства». Как это верно подмечено!

Ричард встал и потянулся, пытаясь сбросить напряжение, сковавшее спину и шею, и унять боль в утомленных кистях рук. Лэймар и Оделл работали в поле, воплощая абсурдные сельскохозяйственные прожекты Лэймара. Рута Бет лепила горшки на своем чертовом колесе. В доме он был один.

Было бы неплохо, если бы Лэймар сказал, зачем ему понадобился лев. Хотел ли он получить просто