творит с людьми ужасные вещи. Но их ли вина в том, во что они превращаются, а также в том, какими рождаются на свет?.. Если сейчас что–то случится, то прежде всего по вине его самого, Додсона. Стармех помрачнел, вспомнив, как Тэрнер назвал его самым последним олухом за то, что он не захотел отправить Райли за решетку.

— Ах, вот в чем дело? — повторил он негромко. Повернувшись лицом к кочегару, он крепко уперся ногами в блок подшипника. — Это тебе с рук не сойдет, Райли. Можешь схлопотать двадцать пять лет каторги. Попробуй только…

— Да черт побери! — раздраженно воскликнул Райли. — О чем вы толкуете, сэр? Пейте свой кофей поживей. Не слышали, вас в машинном ждут! — повторил он нетерпеливо.

Додсон как–то обмяк и стал неуверенно отвинчивать крышку термоса. У него вдруг появилось странное чувство: словно все происходит не наяву, а во сне, словно сам он зритель, посторонний наблюдатель, не имеющий никакого отношения к этой фантастической сцене. Голова все еще страшно болела.

— Скажите, Райли, — сказал он негромко, — почему вы так уверены в том, что я не подам на вас рапорт?

— Да подать–то вы можете, — снова повеселел Райли, — только завтра меня самого в каюте у старпома не будет.

— То есть как так — не будет? — Это был полувызов, полувопрос.

— А так, — усмехнулся Райли. — Потому как старпома не будет, да и каюты тоже не будет. — Блаженно потягиваясь, кочегар сцепил на затылке пальцы рук.

— Вообще ничего не будет.

Не столько слова, сколько интонация, с какой они были сказаны, заставила Додсона прислушаться. Он вдруг сразу понял, что, хотя Райли и улыбается, ему вовсе не до шуток. Додсон с любопытством взглянул на кочегара, но ничего не сказал.

— Только что по трансляции выступал старпом, — продолжал Райли. — «Тирпиц» вышел в море. В запасе у нас всего четыре часа.

Эта простая фраза, сказанная без всякой рисовки, желания произвести впечатление, исключала всякое сомнение. «Тирпиц» в море, «Тирпиц» в море, твердил Додсон мысленно. У них осталось четыре часа. Всего четыре часа…

Инженер–механик даже поразился спокойствию, с каким он сам отнесся к этому известию.

— Ну, так как? — озабоченно спросил Райли. — Пойдете вы или нет? Кроме шуток, сэр. Вас вызывают… срочно!

— Врешь! — произнес Додсон. — А кофе зачем принес?

— Для себя. — Улыбка исчезла с лица Райли, оно стало хмурым и сосредоточенным. — Просто я решил, не худо бы вам хлебнуть горяченького. Видок–то у вас не ахти какой… А в машинном вас поставят на ноги.

— Вот туда–то ты сейчас и пойдешь, — ровным голосом произнес Додсон.

Райли и виду не подал, что это относится к нему.

— А ну, Райли, живо! — сухо проговорил Додсон. — Я вам приказываю!

— Да отгребитесь вы от меня! — раздраженно сказал кочегар. — Я остаюсь. Неужели для того, чтоб держать в руках вшивую масленку, обязательно иметь три золотые сопли на рукаве? — прибавил он презрительно.

— Пожалуй, не обязательно. — Тут корабль сильно качнуло, и Додсон, не удержавшись на ногах, ткнулся Райли в бок. — Извините, Райли. Похоже, начинает штормить. Значит, это финал.

— Что, что? — переспросил Райли.

— Финал. Конец то есть. Всякая дальнейшая борьба не приведет ни к чему… Послушайте, Райли, — проговорил он вполголоса, — что вас заставило прийти сюда?

— Я ж вам говорил, — сокрушенно вздохнул Райли. — Грайрсон. То бишь, лейтенант Грайрсон послал меня.

— Что вас заставило прийти сюда? — продолжал стармех, словно не слыша слов Райли.

— Это мое гребаное дело! — с яростью в голосе ответил Райли.

— Нет, что вас сюда привело?

— Да оставьте вы меня в покое, ради Бога! — закричал кочегар. Голос его гулким эхом отозвался под сводами туннеля. Неожиданно он в упор посмотрел на офицера и, кривя рот, проговорил:

— Сами, что ли, не знаете, черт бы вас побрал?

— Прикончить меня хотели?

Райли пристально поглядел на стармеха, потом отвернулся, ссутулив плечи и низко опустив голову.

— Из всех ублюдков на корабле вы один вступились за меня, — пробормотал он. — Один из всех, кого я знал, — медленно, словно в раздумье, добавил он.

Хотя слово «ублюдок» в какой–то мере относилось и к нему, правда в положительном смысле, Додсону стало вдруг стыдно за свое предположение.

— Если бы не вы, — продолжал негромко Райли, — в первый раз меня посадили бы в карцер, а во второй — в тюрьму. Помните, сэр?

— Вы тогда вели себя довольно глупо, Райли, — признался Додсон.

— Зачем вы за меня вступились? — Верзила–кочегар, по всему видно, был взволнован. — Ведь все же знают, что я за фрукт…

— Так ли? Сомневаюсь… По–моему, на самом деле вы лучше, чем кажетесь.

— Бросьте мне мозги пачкать, — насмешливо фыр–кнул Райли. — Я–то знаю, кто я такой. Уж это точно. Я — самое последнее дерьмо. Все говорят, что я дерьмо! И правду говорят… — он подался вперед. — Знаете что? Я католик. Через четыре часа… — он оборвал фразу на полуслове. — Надо встать на колени, верно? — усмехнулся он. — Покаяться, а потом надо попросить… Как его?..

— Отпущения грехов?

— Вот–вот. Оно самое. Отпущения грехов. А вы знаете что? — раздельно произнес он. — Мне на него наплевать, на это отпущение.

— Возможно, вам оно и не нужно, — проговорил как бы про себя Додсон. — Последний раз говорю, ступайте в машинное отделение.

— Не пойду!

Старший механик вздохнул, поднял с пола термос.

— В таком случае, может быть, соизволите выпить со мной чашечку кофе?

Подняв глаза, Райли улыбнулся и, удачно подражая полковнику Каскинсу, герою популярной развлекательной программы, проговорил:

— А воопче–то кто–кто, а я возражать не стану.

Вэллери повернулся на бок, подогнув под себя ноги, и машинально потянулся за полотенцем. Истощенное, слабое тело старика ходило ходуном от надрывного оглушительного кашля, который отражался от бронированных стенок рубки. Господи, так плохо он еще никогда себя не чувствовал. Но, странное дело, боли он не ощущал. Приступ кашля прекратился. Взглянув на пунцовое мокрое полотенце, Вэллери, собрав оставшиеся силы, с внезапным отвращением швырнул его в дальний угол рубки.

«Вы же на собственном хребте тащите эту проклятую посудину!» — невольно вспомнилась эта фраза, сказанная старым Сократом, и командир «Улисса» слабо улыбнулся. Но он сознавал, что никогда еще не был так нужен на крейсере, как сейчас. Он знал: стоит чуть помедлить, и ему никогда больше не выйти из рубки.

Делая над собой адское усилие, Вэллери приподнялся с койки и сел, обливаясь потом. Затем с трудом перебросил ноги через ограждение. Едва подошвы его ног коснулись палубного настила, «Улисс» вздыбился.

Покачнувшись, Вэллери ударился о кресло и беспомощно соскользнул на пол.

Прошла целая вечность, прежде чем ценой страшного напряжения ему удалось снова подняться. Еще одно такое усилие, и ему конец.

Следующим препятствием была дверь — тяжелая стальная дверь. Как–то надо ее открыть, но