– Уже бывал тут.

– Когда?

– Не помню. Кажется, в прошлом году.

– Как это – в прошлом году? – Мэгги знала, либо ей так казалось, о каждом моем шаге за последние пять лет. И, как всякий нормальный человек, не любила, когда ее обманывают.

– Пожалуй, весной.

– Два месяца?

– Примерно.

– Прошлой весной вы два месяца провели в Майами, – произнесла она прокурорским тоном. – Так сказано в отчетах.

– Ну, ты же знаешь, я путаюсь в датах.

– Не знаю, – прервала она меня. – А может, вы никогда до сих пор не видели полковника де Графа и ван Гельдера?

– Не видел.

– Но…

– Мне не хотелось их беспокоить… – Я остановился перед телефонной будкой. – Надо позвонить в несколько мест. Подожди тут.

– Нет! – Видно, атмосфера Амстердама могла деморализовать кого угодно.

Мэгги становилась такой же несносной, как Белинда. Но в одном была права: дождь рушился теперь целыми потоками. Я открыл дверь и впустил ее перед собой в будку. Прежде всего я позвонил в ближайшую фирму по найму такси, телефон которой заранее разузнал. Затем стал набирать другой номер.

– Не знала, что вы говорите по–голландски… – Мэгги не скрывала удивления.

– Наши друзья тоже не знают. Поэтому мы можем получить «чистого» таксиста.

– Вы действительно никому не доверяете, – удивление сменилось горечью.

– Тебе, Мэгги, доверяю.

– Нет, мне вы тоже не доверяете. Просто не хотите забивать мне голову лишними проблемами.

– Ты преувеличиваешь, – скривился я. Но тут в трубке отозвался де Граф. После обычного обмена любезностями я спросил:

– Ну, как там мои бумажки? Еще не удалось? Спасибо, полковник. Я позвоню позже, – и повесил трубку.

– Какие бумажки? – спросила Мэгги.

– Те, которые я ему дал.

– А откуда вы их взяли?.

– Один тип дал мне их вчера.

Мэгги взглянула на меня с обычной своей покорностью и ничего не сказала. Через несколько минут появилось такси. Я дал водителю адрес в старом городе и, когда мы добрались, пошел с Мэгги узкой улочкой до одного из каналов портового квартала и остановился на углу.

– Это?

– Да.

«Это» было маленькой серой церковью над каналом, в каких–нибудь пятидесяти ярдах от нас. На мой непрофессиональный взгляд, этому старому, рассыпающемуся строению грозила опасность рухнуть в канал, и если оно все же удерживалось в вертикальном положении, то разве что верой. Квадратная каменная башня церкви отклонилась от вертикали как минимум на пять футов, а маленькая башенка на ее верхушке рискованно покосилась в противоположном направлении. Первой Реформатской церкви Американского Общества протестантов было самое время приступить к сбору пожертвований.

Пожалуй, некоторым прилегающим домам опасность рухнуть грозила еще больше – доказательством служило то, что по эту же сторону канала, за церковью, на большом пространстве велась их разборка и огромный башенный кран с самой большой стрелой, какую я когда–либо видел, почти исчезающей высоко в темном небе, стоял посреди расчищенной площади, где уже шла работа.

Мы медленно пошли над каналом в сторону церкви. Уже были ясно слышны орган и громкое пение, звучавшие очень приятно, спокойно и грустно; музыка плыла над потемневшими водами канала.

– Служба, верно, еще не закончилась, – сказал я. – Войди туда…

Я запнулся, наткнувшись взглядом на молодую блондинку в белом плаще с пояском, как раз проходившую мимо.

– Эй! – Мой оклик прозвучал не слишком уверенно. Девушка хорошо знала, что делать, когда к ней пристает незнакомый мужчина на улице. Едва взглянув на меня, она бросилась бежать. Но далеко не убежала – поскользнулась на мокрых камнях, с трудом удержав равновесие, и уже через несколько шагов я ее догнал. Она было попыталась вырваться, но тут же сдалась и закинула мне руки на шею. Мэгги подошла к нам с самым пуританским видом, на какой только была способна.

– Старая знакомая, господин майор?

– С нынешнего утра. Это Труди. Труди ван Гельдер.

– А! – Мэгги успокаивающе положила руку на ее плечо, но Труди не обратила на нее внимание, только еще крепче обняла меня и восторженно поглядела в лицо с расстояния дюйма в четыре.

– Я люблю вас, – сообщила она. – Вы такой милый.

– Да, я знаю, ты мне уже говорила…

– Что делать? – спросила Мэггн.

– Что делать? Надо доставить ее домой. И я сам должен отвезти ее туда: если посадить в такси одну, выскочит у первого же светофора. Сто к одному, что старая карга, которая должна за ней смотреть, задремала, а отец, верно, сейчас перетряхивает весь город. Ему было бы дешевле купить цепь и ядро.

Не без труда я расплел руки Труди и подтянул ее левый рукав. Осмотрел – и взглянул на Мэгги, которая вытаращила глаза, а потом прикусила губу при виде безобразных следов, оставленных шприцем. Опустив рукав, – Труди вместо того, чтобы взорваться плачем, как это было в последний раз, стояла и хихикала, словно все это было ужасно забавно, – и осмотрел другую руку. Потом опустил и второй рукав.

– Ничего свежего.

– То есть вы не видите ничего свежего, – поправила Мэгги.

– А что делать? Приказать ей под ледяным дождем, исполнить стриптиз на берегу канала в такт органной музыке? Подожди минутку…

– Зачем?

– Хочу поразмыслить.

Пока я размышлял, Мэгги стояла с выражением послушного ожидания, а Труди, вцепившись в мою руку, влюбленно вглядывалась в меня. Наконец, я спросил:

– Никто тебя там не видел?

– Насколько могу судить, нет.

– А Белинду?

– Разумеется видели. Но не так, чтобы потом ее узнать. Там, внутри, головы у всех покрыты. У Белинды на голове платок и капюшон плаща, да и сидит она в тени. – Вытаскивай ее оттуда. Дождись, пока кончится служба, а потом иди за Астрид Лимэй. И постарайся запомнить как можно больше людей, бывших на богослужении.

Мэгги посмотрела на меня с сомнением:

– Боюсь, это будет трудно.

– Почему?

– Они все похожи друг на друга.

– То есть? Они что китаянки?

– Большинство – монахини, с Библиями и четками у пояса. Волос их не видно – из–за длинных черных и белых накидок…

– Мэгги… – я с трудом притормозил. – Я знаю, как выглядят монахини.

– Да, но есть еще что–то. Почти все они молоды и красивы… Некоторые очень красивы…

– Ну, для того, чтобы стать монахиней, необязательно иметь лицо словно после автомобильной