— Сержант Джонсон? — Карпентер не утруждал себя соблюдением субординационных формальностей. — Проснулись?

Зажатый со всех сторон приборами, штурман сержант Джонсон во время полета ни минуты не вздремнул в своей крохотной и на редкость неудобной нише. Склонившись над радионавигационной панелью, он как раз уточнял курс, выверяя его по карте, компасу, высотомеру и спидометру.

— Я не сплю, сэр.

— Если мы с вашей помощью врежемся в склон Вайсшпитце, — пригрозил Карпентер, — я разжалую вас в механики: в бортмеханики второго класса, Джонсон!

— Не хотелось бы, сэр. Мы будем на месте через девять минут.

— Впервые в жизни о чем-то договорились. — Карпентер отключил связь, открыл лобовое стекло и выглянул наружу. Слабый свет луны помогал мало: видимость была почти нулевая. В мутно-мглистом пространстве мелькали только редкие снежинки. Карпентер стряхнул с пышных усов снег, закрыл окно, с сожалением посмотрел на потухшую трубку и аккуратно положил ее в карман.

Действие с трубкой послужило Тримейну последним сигналом, означавшим, что командир закончил подготовительные мероприятия.

— Хреново, сэр? — уныло спросил он. — Я имею в виду — определить, где тут эта самая Вайсшпитце?

— Хреново? — Голос Карпентера звучал почти весело. — Хреново? Отчего бы это? Такая большая гора! Не промахнемся. Никак не промахнемся, малыш.

— В том-то и дело, что гора. — Тримейн многозначительно помолчал. — Плато, на которое мы должны сбросить этих людей, — всего три сотни метров шириной. Сверху горы, сбоку обрыв. И еще эти, как их, адиабатические ветры, которые дуют, куда хотят. Подует чуток на юг — врежемся в скалу, чуток на север — они ухнут в пропасть… Триста метров!

— А вы чего хотели бы? — строго спросил Карпентер.

— Чтобы вас тут аэропорт Хитроу ожидал? Триста метров! Да это мечта пилота! Мы сажали эту старую керосинку на посадочную полосу в одну десятую этого замечательного плато.

— Да, сэр. Взлетно-посадочная полоса с огнями — штука хорошая. Но на высоте больше двух сотен метров прицельно сбросить людей на такую плешку…

Тримейна прервал сигнал внутренней связи. Карпентер включился на прием.

— Джонсон?

— Да, сэр. — Джонсон склонился над навигационной панелью, следя за белым пятнышком справа от центра.

— Цель поймал, сэр. Там, где и ожидал. — Он перевел взгляд с экрана на стрелку компаса. — Курс ноль-девять-три, сэр.

— Молодец. — Карпентер улыбнулся Тримейну, внес поправку к курсу и принялся что-то насвистывать себе под нос. — Глянь-ка из окошка, сынок. А то у меня от этой сырости усы обвисли.

Тримейн открыл окно, высунулся, насколько мог, но не увидел ничего, кроме серой мглы. Сев на место, он молча помотал головой.

— Не падай духом, никуда эта плешка не денется, — спокойно отреагировал Карпентер.

— Сержант, — обратился он по внутренней связи, — готовность пять минут.

— Всем пристегнуться! — передал сержант-стрелок приказ семерке, выстроившейся в цепочку вдоль борта. — Готовность пять минут.

Они молча пристегнули карабины своих парашютов к протянутому тросу, стрелок внимательно проверил каждое сцепление. Крайним к выходному люку стоял сержант Хэррод, которому предстояло первому прыгать. Следующим — лейтенант Шэффер, самый опытный в группе парашютист, ему было поручено подстраховать Хэррода. Дальше — Каррачола, потом Смит — как старший в команде он предпочитал держаться посередке, — за ним Кристиансен, Томас и Торренс-Смиз. За Смизи стояли наготове двое механиков, которые должны были скинуть вслед за последним парашютистом снаряжение. Сержант-стрелок занял свое место у люка. Опять в воздухе почувствовалось напряжение.

В кабине за стеной фюзеляжа, где замерла цепочка парашютистов, Карпентер в пятый раз за последние несколько минут открыл боковое окно. Обвисшие усы утратили свою великолепную пышность, но командир, видно, решил, что в данный момент есть кое-что поважнее мужественной внешности. На этот раз он надел защитные очки, стекла которых приходилось то и дело очищать от снега мягкой замшей, но все равно ничего не было видно, кроме возникающего из глухой тьмы и пропадающего в ней же снега. Он закрыл окно.

Раздался сигнал внутренней связи. Карпентер включил прием, выслушал сообщение и кивнул.

— Готовность три минуты, — сказал он Тримейну. — Курс ноль-девять-два.

Тримейн произвел соответствующую корректировку. Он уже не смотрел ни на пульт управления, ни на боковую панель, целиком сосредоточившись на трех объектах: компас, высотомер, Карпентер. Возьми он сейчас всего на один градус южнее, чем нужно, и «Ланкастер» врежется в склон горы; если он снизит высоту на какой-нибудь десяток метров, произойдет то же самое; если пропустит вовремя поданный Карпентером сигнал, операция закончится прежде, чем начнется. Его юное лицо застыло, тело окаменело, и он вел «Ланкастер» с точностью, какой еще никогда не достигал в управлении. Только глаза выдавали напряжение: машинально они перебегали с одного объекта на другой: компас, высотомер, Карпентер — компас, высотомер, Карпентер, нигде не задерживаясь дольше секунды.

Карпентер в очередной раз открыл окно и выглянул наружу. Он опять ничего не увидел, кроме серой мутной мглы. Продолжая всматриваться, он поднял левую руку и сделал движение ладонью вверх. В тот же миг рука Тримейна двинула ручку скорости. Грохот двигателей перешел в мерный гул. Карпентер как ни в чем не бывало уселся на место, продолжая тихонько насвистывать. Он спокойно, даже беззаботно посмотрел на приборную доску, потом, обернувшись к Тримейну, как бы между прочим, спросил:

— Вы там, в летной школе, слыхали что-нибудь про такую странную штуку, как критическая скорость полета?

Тримейн торопливо бросил взгляд на приборную доску и тут же увеличил скорость. Карпентер улыбнулся, взглянул на часы и дважды нажал кнопку связи.

Над головой сержанта-стрелка, стоящего у выходного люка, зазвенел звонок. Он посмотрел на застывшие в напряженном ожидании лица готовых к прыжку людей и кивнул.

— Осталось две минуты, джентльмены.

Он попробовал приоткрыть дверцу, чтобы убедиться, что ее не заклинит в нужный момент. В отсек сразу ворвался рев двигателей, а с ним свистящий порыв ледяного ветра. Парашютисты обменялись взглядами, в которых прочитывалось беспокойство, не укрывшееся от сержанта, и он сказал, прикрыв дверцу:

— Да, джентльмены, в такую погоду и собаку за порог не выгонишь.

Командир Карпентер, опять высунувшийся из окна, вполне разделял это мнение. Пять секунд на этом арктическом холоде под снежным обстрелом — и лицо покрывается ледяной коркой, пятнадцать секунд — и кожа теряет чувствительность, которая с адской болью возвращается, когда снова окажешься в относительном тепле кабины. Но Карпентеру пришлось терпеть, чтобы углядеть Вайсшпитце. Он прилежно тер замшей защитные очки и терпеливо, немигающим взглядом всматривался в серую мглу, надеясь увидеть цель раньше, чем самолет врежется в гору.

А глаза Тримейна двигались все по тому же маршруту: компас, высотомер, Карпентер — компас, высотомер, Карпентер. Правда, теперь Тримейн чуть дольше задерживал взгляд на Карпентере, ожидая сигнала. Левая рука Карпентера была в постоянном движении, но это не был ожидаемый сигнал: он просто барабанил по колену.

Прошло десять секунд. Пять. Еще пять. Тримейн чувствовал, как в этой ледяной коробке лицо его заливает горячий пот. В душу вползал страх, тот панический страх, от которого теряешь голову, страх, которого он не испытывал никогда в жизни. Даже не знал, что такое бывает. И тут он каким-то шестым чувством ощутил, как что-то переломилось: Карпентер прекратил барабанить по колену.

Он поймал цель. Точнее он ее почувствовал, угадал, где именно гора должна быть. А потом постепенно, едва ощутимо она стала приобретать зримые, а не воображаемые очертания, материализоваться из небытия. И вдруг, совсем неожиданно, ясно мелькнула гладкая поверхность почти вертикального склона горы и тут же пропала, нырнула во тьму. Карпентер удобно уселся в кресло, оставив окно открытым, и